Доклад Генпрокурору

– Достаточно... – Он стянул с носа очки и взглядом больного человека посмотрел в окно. – Вы знаете, как трудно выиграть конкурс на государственный заказ?

– Мне не нужно выигрывать, – признался Кряжин. – Мне так дают. Но расскажите, коль скоро речь зашла.

Рылин находился в состоянии сродни взвеси. С одной стороны, он своими глазами видел, что после разговора с Каргалиным следователь имел крайне довольный вид. И Константин Константинович своими ушами слышал, как прокурорский благодарил Сергея Мартемьяновича за помощь. Рылину даже не нужно было задумываться над тем, с какой целью прибыл в Тернов сотрудник Генпрокуратуры. И его нескрываемая радость после разговора с Каргалиным была очевидна. Сергея Мартемьяновича потом увел куда-то терновский прокурор. Это могло означать лишь то, что, выжав главное, Кряжин отправил Пащенко дожимать второстепенное. И сейчас, пригласив для беседы Рылина, стремился закрепить полученную информацию. Если пойти по пути, указанному Кряжиным, то, в принципе, можно избежать крупных неприятностей. А что такое крупные неприятности в наше время? Это Матросская Тишина или Бутырка. Начать упорствовать – можно навлечь на себя гнев прокурорских и стать козлом отпущения. Или как там у братвы говорится? Паровозом?

Да, паровозом... Правильное название.

С паровозами у Кряжина все ладно. Несколько стопок документов по отправленным грузам, в каждой из которых – доказательства нелюбви к уплате налогов и еще кое-что. Например, странная связь с чиновниками из столицы. Константин Константинович, решив проверить слова Кряжина, посмотрел первые попавшиеся из первой попавшейся стопки документов. И в каждой накладной – доказательства мошенничества, как минимум. И не самые страшные накладные, кстати говоря! А что будет дальше? Начни просматривать все пачки Кряжин, который, между прочим, в командировке, которую старается завершить побыстрее, то рассвирепеет, чего доброго, и сменит милость на гнев. И ни о каких сердечных разговорах уже не может идти речи.

– Мы в тяжелом положении, Иван Дмитриевич. На Ставрополье расположен аналогичный завод почти с такими же мощностями. Он ближе к Кавказу, там дешевле рабочая сила и ниже стоимость ее оплаты. Проиграй мы конкурс, и наше производство сведется к обеспечению цементом терновских дачников. Стране нужно крупное предприятие, финансово поддерживаемое, готовое, в свою очередь, поддержать власть. Посмотрите на завод, Иван Дмитриевич. Мы дали городу три тысячи сто пятьдесят рабочих мест. Люди обеспечены заработной платой, социальными льготами и гарантиями. Об этом и говорится в нашей партийной программе, которую поддержала довольно больша́я часть народа. И сейчас свои обещания мы реализовываем, и люди этому рады. Вас не было в Тернове всего двое суток, и что вы увидели, вернувшись на завод? Люди возмущены, они разочарованы действиями Генеральной прокуратуры. Они чувствуют угрозу своему благополучию, своему труду, своим свободам. Завод парализован указанием из Генеральной прокуратуры. Разве это правильно?

– Это вы загнули, Константин Константинович! – Кряжин покачал головой и с укоризной посмотрел на сопредседателя. – Выходит, Генеральный прокурор России посягнул на право терновцев на труд, свободу и благополучие? Я как-то даже начинаю сожалеть, что не веду аудиозапись нашего разговора...

Оставим в покое отношения на уровне эмоций, – вдоволь насытившись переживаниями, отрезал Кряжин. Разговор стал входить в плодотворное русло, и упускать возможность пользования чужим замешательством было не в его правилах.

Один из самых верных, но в то же время трудных способов «прокачать» собеседника на дачу правдивых показаний – это формирование у него сверхуверенности в осведомленности следователя об обстоятельствах дела. «Прокачивают» все следователи без исключения, но путь этот долог и труден становится для тех, кто не достиг необходимого для такого маневра уровня психологической подготовки. Полагать, что перед ним глупец, способный на уровне пьяного воришки «повестись» на сомнительные пространные схемы, следователю недопустимо, Кряжин это знал. И, если ты чувствуешь, что не в состоянии «прокачать», то лучше этого не делать вообще. Ибо главное – не продемонстрировать свою осведомленность, а донести до собеседника информацию о том, что знаешь ты много, но по каким-то мотивам не все записываешь в протокол. Создается иллюзия взаимопонимания, она кружит собеседнику голову, зарождая надежду на благоприятный исход дела. В голове чайками начинают метаться мысли о необходимости подарить взамен что-то следователю, который если дело не похерит, то поможет получить льготу.

– Ни к чему эти разговоры, – добавил Иван Дмитриевич. – Давайте лучше я угадаю, как тот конкурс выигрывался. И не только тот. – Отодвинув от себя протокол, он в последний раз пыхнул дымком и вонзил сигарету в пепельницу. – С какого конкурса начнем? Пожалуй, с предвыборного. Гипотетически представим, что я ясновидящий. Для этого мне необходима чашка горячего кофе. Как у нас с кофе, Константин Константинович?