Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года

– Твое не твое! Ты что, не видишь, какая ситуация? Ты всю жизнь проработал в органах. Неужели тебя не волнует, что будет с нашей страной?! У тебя есть опыт. Так давай поможем навести порядок! Думаешь, они не найдут другого человека? Найдут, только какого? Ты меня не подведи. Я твою фамилию уже назвал. Сходи на беседу, подумай.

А уже через пару дней Романенко вместе с начальником Управления кадров оказался в кабинете Петрова в Кремле. Тот без долгих преамбул сразу объяснил цель назначения на должность:

– Мы в Управлении кадров создали специальный отдел, и вы, если мы примем решение, должны будете организовать здесь оперативную работу. Это необходимо для того, чтобы прекратить утечку важной информации. Представьте, мы сидим здесь, обсуждаем что-то, а через некоторое время информация уже в газетах! А о документах я уже не говорю! Валяются где попало! Да и не мешало бы разобраться, кто у нас здесь работает!

– Вы знаете, – возразил Петр Васильевич, – я этого не смогу сделать. По положению я не имею права проводить здесь оперативную работу. Это могут делать только два ведомства – Министерство безопасности и МВД. – Сказав это, он увидел на лице Петрова тень раздражения. «Не нравится!» – отметил про себя Петр Васильевич и добавил: – Эту работу я могу организовать только совместно с Министерством безопасности.

– Вот это я и имел в виду! Хорошо? Кроме вас у нас есть еще несколько кандидатур. Если мы остановимся на вашей – вас известят.

На этом аудиенция была закончена. Петр Васильевич решил, что, скорее всего, не понравился Петрову и с облегчением отправился восвояси. Но, как оказалось, все было иначе, и уже через несколько дней он был назначен начальником отдела в Управление кадров Администрации Президента.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Отдел кадров был преобразован в Управление кадров. Именно тогда пришел к нам в администрацию Романенко. Его тогда не сразу утвердили, сомневались… Не кондовый чекист, интеллигентный человек, контактный, умел расположить к себе человека, поговорить. Любил Есенина, читал его стихи… Но, мне казалось, что он иногда был чрезмерно подозрительным. Выбирал из анкеты казавшиеся ему сомнительными факты и на этом акцентировал свое внимание. А потом убеждал руководство, что этого человека не надо принимать на работу. Трудился он спокойно, неспеша, без большого напряжения. Любил беседы на отвлеченные темы…»(Из воспоминаний Е.И. Владимирова, в 1992–1993 годах – специалиста-эксперта Управления кадров Администрации Президента).

– Андрей Петрович, я очень рад, что ты пришел. А то я тут один… – Петр Васильевич сделал какой-то неопределенный жест рукой, видно, призванный показать, как тяжело ему приходится стоять на защите государственных интересов. – Тут такие люди! Приходится работать, как говорят, во враждебном окружении.

– Ну уж вы, Петр Васильевич, скажете… Все-таки это ж – администрация!

– Что ты, Андрей Петрович! Здесь такое творится! Если тебе все рассказать – не поверишь! Никакого порядка! К секретам допускают кого не лень! Иностранцы повсюду шастают! А в Аппарате Правительства! Ужас просто! Взятки! Информацию сдают! За деньги готовы продать мать родную!

– Да, Филатов мне говорил об этом. Он…

– А что Филатов! Да он ничего и не знает! Вот Дим Димыч докладывает кое-что ему, а так… В общем, теперь нам вместе будет легче. А Сергей Александрович разрешил обращаться прямо к нему?

– Да. Сказал, чтобы я докладывал все непосредственно ему. Даже телефон прямой дал. И домой… и на дачу тоже. А Дим Димыч, это кто? Румянцев?

– Он самый. Дмитрий Дмитриевич Румянцев. Его все так зовут здесь – «Дим Димыч». За глаза, конечно. А ты к нему пойдешь? Доложиться-то надо!

– Конечно, Петр Васильевич. Сейчас прямо и пойду. Мы договорились с ним по телефону, что после разговора с Сергеем Александровичем… Надо же познакомиться с начальником!

– Давай, иди! Может, позвонить, узнать, на месте ли он?

– Не надо, Петр Васильевич, я сам.

– Да, кстати, Андрей Петрович, а ты стихи любишь? – без всякой связи спросил Романенко.

– Что? Стихи?

– Ну да! Стихи любишь читать? Есенина, Пушкина, Лермонтова, может быть?

– М… мм… Люблю, – неуверенно ответил Орлов. – А что?