Докричаться до небес

Если в мою квартиру входили девушки, то с порога все развивалось по классической схеме: я отлепляю ее от себя и гоню в душ, а потом там не оказывается полотенца… Вернее оно есть, но убрано в шкаф под раковиной — мне так привычнее. И когда за дверями стихал шум воды, раздавался вопрос. Всегда один и тот же, звучащий из раза в раз с одинаковой, не меняющейся интонацией. Я начинал давиться от смеха, тушил сигарету, неторопливо стягивал футболку и шел на помощь. Неужели всех всерьез волновало несколько капель воды на коже, если ты уже стоишь голая в чужой ванной и в чужой квартире? Или полотенце спасет от того, что последует дальше? Вряд ли. Я все равно увижу все, что захочу. Тем более, что насильно никого сюда не тащили ни разу. И все это прекрасно понимали. Только очередная однодневка наигранно прикрывается ладошками, а в глазах нет ни капли стыда. Знает зачем пришла, знает, что трахну, и сама этого хочет, но все равно пытается строить из себя скромняшку. Чтобы поуламывали? О'кей, бейба, давай поиграем по твоим правилам. А минуту спустя эта скромняшка испаряется, как по щелчку пальцев… Скучно, предсказуемо и интересно ровно до тех пор, пока физиология не насытится и не скажет, что девочке пора ехать домой.

— Ты позвонишь?

— Конечно, детка. Вот, возьми на такси.

Сунуть пару купюр в карман или сумочку и все. Я не позвоню. Она об этом догадывается. Только вся эта херня — необходимая часть. Словно жирная точка. Как логичное завершение дня. Завтра будет другая однодневка, может даже две. И закончится все так же — обещанием позвонить и такси.

Но не той ночью и не с ней…

Я смотрел на пружинки кудряшек, раскинувшиеся по моей подушке, слушал тихое дыхание и удивлялся самому себе. Внутри груди начинало болезненно колоть при одной только мысли о возможности испортить ангела. Словно любое мое прикосновение сразу же превратит ее в одну из многих, испоганит нереальную чистоту и она уже никогда не будет прежней. И если раньше каждая попавшая в квартиру вряд ли могла рассчитывать на неприкосновенность, то с Ритой все было не так. Я давил в себе желание прикоснуться к ней, вновь ощутить ее губы, такие манящие, мягкие и нежные… Мне хватило всего одного поцелуя, чтобы он поселился в моей голове и посмеялся над всем тем, что было до него. И сколько бы я не отбрыкивался, сколько бы не пытался стереть те ощущения из памяти, ища что-то похожее, ничего не выходило. Меня начинало подташнивать от одних только воспоминаний, как очередная однодневка впивается в мои губы. И если тогда мне это казалось нормальным, то после той ночи я уже точно знал, что может быть по-другому. И я хотел этого другого. Хотел так, что не смог уснуть до самого утра. Ворочался на диване, вставая каждые тридцать минут, чтобы выкурить очередную сигарету и издалека посмотреть на спящего в моей постели ангела. А утром я отвез Риту в универ, проводил взглядом до дверей и усмехнулся, увидев взгляд ее брата.

“Можешь не париться, чувак. На счет этого можешь не париться.”

После интервью мир вокруг окончательно свихнулся. Телефон Клейстера буквально разрывался от непрекращающихся звонков — радиостанции наперебой просили хоть что-то в ротацию. И тут Макс начал отыгрываться по полной за свой косяк с “Груверс”. Маленьким радиостанциям он сливал диск практически полностью и даром, а крупным только за деньги и максимум по два трека. Мониторил стоимость минуты рекламы и взвинчивал ценник в десять-пятнадцать раз. Кто-то отказывался, называя нас зажравшимися скотами, кто-то брал время на раздумье, только большая часть отваливала деньги не торгуясь и даже предлагали заплатить за что-нибудь новенькое и исключительно для них, но повторения истории с “Молитвой” не случилось. А она к концу недели прыгнула с четвертого места на второе, а потом плотно оккупировала первое. И в декабре Бутчу пришлось несладко. Он зафигачил рукава Мистику и Клейстеру, а потом начал мой. Если парни хотели сделать что-то определенное и даже принесли примерные картинки, то я снова несколько часов выносил ему мозг — мне до усрачки нужна была веточка лаванды, спрятанная так, чтобы о ней знал только один человек. Остальное — не важно. И Бутч опять колдовал в своем планшете, вкладывая в эскиз очередной ему одному понятный подтекст. Теперь в дракона, дремавшего на моем плече. Он обвивал руку своим телом, а между когтями, вцепившимися во внутреннюю часть бицепса, больше угадывалась, чем читалась, та самая заветная веточка. Она почти полностью скрывалась под чешуйчатой лапой, но мне было достаточно этих крохотных, едва заметных, кусочков. Я даже знал почему дракон спал так умиротворенно — его тоже не мучали кошмары. Запах лаванды отгонял их от него так же, как от меня.