Докричаться до небес

Фраза Лизы сперва показалась мне не более, чем шутливой интерпретацией избитых стереотипов. Примерно в том же ключе мы с девчонками проходились по Пашке и Ромке, а они скорее всего так же полагали, что нас кроме шмоток и стандартных девчачьих увлечений больше ничего не интересует. Взаимное подтрунивание, не более. Но чем дольше я крутила ее в голове, чем сильнее примеряла на всех наших мальчиков, тем явственнее мне становилось, что так-то оно может и так, вот только всегда есть исключения из правил. Например, тот же Ярослав (по имени и отчеству называть его вне университета становилось сложно, да и сам он демонстративно игнорировал такое обращение к себе). Ему, успешному адвокату, что-то кому-то доказывать вообще не требовалось. Есть у человека четко поставленная цель — докторская по праву, — никак не вяжущаяся с детскими амбициями повыпендриваться перед друзьями красивой бумажкой с печатью, и он к ней идет. Впахивает, совмещает основную работу с преподавательством, еще и Лисе помогает с гостиницей — настоящий локомотив. И Алиске с ним повезло. Сам не расслабляется и ей не дает руки опустить: поддерживает, советует, предлагает, но всегда право выбора оставляет за ней… Мужчина, одним словом. Конечно, тут можно сказать, что дело в возрасте, только тогда и Пашке должно быть по факту далеко за тридцатник. Как бы Ксюха не бурчала, что он мягкотелый валенок, не был он таким. Казался, но не был точно. Просто по-своему все воспринимает, а для того, чтобы порадовать свою Кусю, горы свернет в легкую и не поморщится. Не пожалуется, что тяжело или невозможно. Его уже сейчас в деканат дергают — предложения работы от нескольких крупных лабораторий пришли, но он не торопится отвечать — выбирает. И ведь не для себя. Для Ксюхи. Ромка сказал, что Пашке один из исследовательских институтов даже квартиру пообещал, лишь бы его к себе заманить, а он отказался — Оксанка в закрытом городке заскучает. Тем более где-то на северах. Станет ребенок так о другом человеке думать? Вряд ли. А Ромка? Ну с ним возможно так и есть. Иногда такое дите, что хоть стой, хоть падай. Если вбил себе что-нибудь в голову вроде восстановления того же “Ская” — топором не вырубишь. Упертый олень. В его комнате скоро можно будет целую энциклопедию собрать из распечаток по всем этим запчастям и фиговинам для машины, а ему все мало. Как ни позвонишь — то гуглит что-то, то поехал за какой-нибудь “неимоверно нужной” прокладкой или болтиком в чигиря, то в гараже залипает и собирает свой конструктор. А стоит попросить о помощи, те же краски в универ захватить, все бросит и примчится, хотя мог бы дальше спокойно своими делами заниматься. И уж кого точно нельзя было назвать ребенком, так это Фила. Само понятие детства словно пролетело мимо него, сразу же окунув во взрослую жизнь с ее выкрутасами по самую макушку. Хоть он и показался Лизе открытым и раскрепощенным, все это лишь красивая, тщательно возведенная ширма, за которой прячется Фил настоящий. И там он совсем другой. Когда я только раскладывала свои вещи, наткнулась на небольшую стопочку детских книг со сказками и тетрадку-дневник. И если в дневник я не полезла по понятным причинам, то, оставшись одна в квартире, достала самую затертую из книг и пролистала. С замирающим сердцем переворачивала странички, а потом долго рассматривала три пожелтевших фотографии, на которых Филу было от силы лет семь, а рядом с ним его мама. Вихрастый мальчишка с небесно голубыми глазами, улыбающийся так, что губы невольно сами стали улыбаться. Здесь у него было настоящее детство, а потом… Я почувствовала себя воришкой, когда едва не попалась. Убрала книги на место и спиной почувствовала, что Фил стоит сзади. Подхватила первую футболку из стопки, развернулась с ней в руках, будто на самом деле перекладывала вещи, а не рылась в его прошлом, и еле выдержала подозрительный взгляд, от которого побежали пугливые мурашки по спине. Волк тогда ничего не сказал. Может поверил в то, что я действительно решила переложить вещи, но скорее всего все понял и поэтому потом рассказал про кошмар. А сейчас он смеётся, кидает палку Люциферу, которому только в радость поиграть. И в глазах нет ни намека на серую дымку. Чистое небо. Такое же, как на детских фотографиях.

— Ты не замерз? — я прижимаюсь к нему со спины, плотно обвивая руками.

— Все о'кей, Ангел, — горячей ладонью накрывает мои пальцы и смеётся, когда пёс начинает требовательно поскуливать и носом подталкивает палку к нему ближе. — Сейчас.

Буквально на мгновение высвобождается, чтобы зашвырнуть палку подальше, разворачивается и достает из карманов сухие рукавицы. Натягивает на мои ладошки, расстёгивает куртку и засовывает их в тепло. Я жмурюсь от счастья, иголочек, покалывающих кончики пальцев, от запаха жарящегося мяса и щекочущего нос свитера.

— Ангел.

— Да? — я поднимаю на него глаза.