Доктор Ахтин. Возвращение

Я сижу на лавке во дворе и оселком натачиваю острие штыковой лопаты. Уже совсем скоро осень, приближается время копать картофель. Размеренные и неторопливые движения. Спокойные мысли. Сегодня солнце спряталось за темные тучи, вот-вот пойдет дождь. А, может, будет гроза. И это замечательно. Я люблю смотреть на черное грозовое небо, неожиданно разрезанное ветвистой молнией. Я жду приход грома. Мощь природы, выраженная звуком. Такого в городе не увидишь. Только здесь — под куполом неба, которое ничем не закрыто. Мрак затянутого тучами неба и яркая вспышка, изменяющая реальность.

Скрипнула калитка. Кто бы это мог быть? Продолжая водить оселком по лезвию, я поворачиваю голову. Неловко переминаясь с ноги на ногу, недалеко от меня стоит мужик с рюкзаком за плечами.

— Здравствуйте, — говорит он.

Ответив на приветствие, я спрашиваю, что надо. И перестаю точить. Мужик мне незнаком, а, значит, он пришел из другой деревни. И явно не для того, чтобы поздороваться.

— Я это, хотел узнать, — мнется он, — вы вроде как доктор?

— Был когда-то, — киваю я и, встав с лавки, подхожу ближе, — и что?

Мужику, примерно, лет пятьдесят. Маленький ростом, коренастый, с оттопыренными ушами и приплюснутым носом, он выглядит и смешно, и грустно. Судя по лицу, если и был у него интеллект, то он его давно пропил. Впрочем, иногда это совсем не главное в человеке.

— Я в соседней деревне живу, вон там, за тем пригорком. Меня Федором зовут, можно, просто Федя, — говорит он, протянув руку. Крепкое пожатие человека, который всю жизнь работал. Мозолистая рука крестьянина.

Не смотря ни на что, он мне понравился. Я уже вижу его проблему. И знаю, что помогу этому мужику.

— А я Василий. Так что у тебя, Федя?

Он улыбается. Ловким движением сбрасывает рюкзак с плеч. И быстро говорит, откидывая клапан и развязывая стягивающую горловину веревку:

— Я вот тут принес курочку, яйца, сметану, творог. Всё своё, всё свежее, жена сегодня собирала.

— Это потом, Федя, — останавливаю я его, — сначала скажи, что за дело у тебя.

— Ну, да, конечно, — он суетливо кивает головой, поворачивается спиной и торопливо спускает штаны, просительно продолжая бормотать, — у меня вот, чирей сзади. Сидеть не могу. Работать не могу. Спать не могу. Болит, зараза. А мы с Семеном как-то в прошлом месяце пили, так он говорил, что вы доктор, и если что, можете помочь. А то я даже с женой ничего не могу. Вот здесь сильно болит, сволочь.

Справа на внешней половине ягодицы ярко-красная опухоль. Созревший гнойник, который надо вскрывать.

— А в районную больницу почему не идешь?

— Дак я это, — боюсь. Очень боюсь. — Федя, застегнув штаны, повернулся ко мне. — Хирург там всегда пьяный, в прошлом году «на живую» вскрывал мне гнойник. Я вот и решил, что лучше умру, но в больницу не пойду. Да, и далеко больница, двадцать пять верст.

— А ты думаешь, я тебе не «на живую» буду вскрывать? — со зловещей улыбкой на лице, говорю я.

Мужик резко бледнеет. Судорожно сглатывает слюну. И делает шаг назад.

Я усмехаюсь:

— Ладно. Не бойся. Иди к Ивану за самогоном. Будем тебя обезболивать. И только потом лечить.

Нагнувшись, я поднимаю его рюкзак и иду в дом.

Первые крупные капли дождя падают на траву. Очищающий ливень, смывающий грязь с лика природы. Барабанная дробь капель, бьющих по листовому железу крыши. Свежесть наэлектризованного воздуха.

Ливень после дневной жары — это одна из песен Бога.

Я мысленно подхватываю этот ритм, готовя все для предстоящей операции. Острый нож в банку с самогоном. Крепкий раствор соли — одна столовая ложка на стакан воды. Чистые тряпки и вода. Жаль, что нет перекиси водорода, ну да ладно, промою просто водой. И что-то нужно для дренирования раны. Задумчиво посмотрев вокруг, я не нахожу ничего лучшего, чем целлофановый кулек. Отрезав от него длинный кусок, я бросаю его в банку с ножом.

Затем я расставляю стаканы на столе. Пять стеклянных сосудов. Вряд ли мои соседи пропустят такой повод выпить, тем более, за счет мужика. И не ошибаюсь. Они вваливаются шумной толпой, промокшие под дождем, довольные предстоящим событием.

— Ну, что, Василий, будем с тобой делать операцию!? — то ли утверждает, то ли спрашивает Семен. Он уже пьян. И в этом нет ничего удивительного, — так он убивает боль, грызущую его изнутри.

Я улыбаюсь. И показываю на скамью — дескать, садитесь, гости дорогие, за стол. Они чинно рассаживаются. Иван с Лидой вместе. Напротив, Семен. Рядом, неловко примостившись на левой ягодице, Фёдор.

— Давай, Семен, разливай. Всем по полстакана, а нам с Федей по полному, — говорю я. Заметив недоуменный протест в глазах Семена и Ивана, твердо повторяю:

— Всем половину, а мне и Феде — полные.

Семен, пожав плечами, разливает, не пролив ни капли. Поставив бутыль на стол, он поднимает свой стакан и говорит:

— Ну, как говорится, за хирургов, которые не дрогнувшей рукой рассекают человеческую плоть, избавляя нас от страшных болезней, ибо доктор, которому мы доверяем свою жизнь, и есть Спаситель, — Семен поднимает голову, смотрит на потолок и чуть не падает, потеряв равновесие.