Доктор Будущее

В моем обществе никто не думал о смерти. Среда, в которой я родился и вырос, не давала объяснения этому феномену. Человек просто живет. И ведет себя при этом так, будто бессмертен.

Что же реалистичнее? Рассудочное, прагматичное вовлечение смерти в жизнь общества или невротическое отторжение самой мысли о ней, свойственное моей эпохе?

Мы были как дети,– решил он. – Не могли и не хотели вообразить собственную смерть. Пока нас не постигла массовая гибель. Да, наверное, именно это и случилось".

– Ваши предки, я имею в виду ранних христиан,– заговорил Стеног,– бросались под колесницы. Смерть для них тоже была желанна, и тем не менее их вера легла в основу вашей морали.

– Можно игнорировать смерть,– медленно проговорил Парсонс,– и даже наивно отрицать ее существование. Но нельзя ее осуждать.

– И тем не менее, косвенно вы это делали,– сказал Стеног. – Отрицая столь важное явление, вы расшатывали рациональные устои своего мира. Вы не смогли покончить с войнами, голодом и перенаселенностью, потому что даже не решались всерьез обсуждать эти проблемы. Война для вас сродни стихийному бедствию, случайность, якобы не имеющая ничего общего с человеческой волей. Это ваш страх, ваша слепота позволили ей превратиться в неодолимую силу. Мы же контролируем свое общество, видим все аспекты нашего существования, а не только приятные глазу.

Остаток пути они преодолели в молчании. А когда вышли из машины, Стеног задержался на крыльце и показал на розовый куст. Фонарь, висящий над дверью, освещал цветы.

– Как вы думаете, что это такое?– Стеног приподнял тяжелый побег.

– Бутон.

Стеног поднял другой побег.

– А это распустившийся цветок. А вот этот уже отцвел. – Он снял с пояса садовый нож, одним быстрым, метким ударом отсек умирающий цветок и бросил за перила крыльца. – Итак, вы видели три цветка. Нераспустившийся, раскрытый и увядший. Последний мне пришлось срезать, чтобы завязались новые бутоны.

Парсонс стоял в глубокой задумчивости.

– Видимо, в этом мире не все рассуждают, как вы.

Наверное, потому-то я и оказался здесь. Рано или поздно...

– Эти инакомыслящие объявятся,– подхватил Стеног. Он заметно оживился, и тут Парсонс догадался, почему его не держат под усиленной охраной, почему Стеног открыто возит его по городу. Почему привел к себе в дом и даже показал Фонтан.

Власти хотят знать, кому в этой эпохе понадобился Парсонс.

***

В гостиной за клавесином сидела Эми. Вначале музыка показалась Парсонсу незнакомой; прислушавшись, он понял, что это Джелли Ролл Мортон, но в непривычном, неточном ритме. Она оторвалась от клавиш и повернулась к Парсонсу:

– Я посмотрела кое-что из вашего периода. Вам не пришлось видеть Мортона? На наш взгляд, он ничем не уступает Доуленду, Шуберту и Брамсу.

– Мы с ним не современники,– сказал Парсонс. – Он жил гораздо раньше.

– Я что, не правильно играю?– Эми заметила выражение его лица. – Мне всегда нравилась музыка этого периода. В школе я даже реферат о ней писала.

– Жаль, что я не музыкант,– произнес он. – В нашем периоде уже было телевидение. Игра на музыкальных инструментах практически сошла на нет. – Если уж на то пошло, он и в руки-то их никогда не брал, и клавесин узнал только потому, что когда-то видел точно такой же в музее. Отчего-то музыка так и не прижилась в его эпохе, осталась в предшествующих веках.

Парсонс, в основном, слушал записи и изредка бывал на концертах. Никому из его друзей и просто знакомых не пришло бы в голову самому заняться игрой на скрипке или фортепьяно, как не пришло бы в голову поставить дома телескоп.

– Странно, что вы не музицируете. – Стеног достал бутылку и стаканы.

– Надеюсь, не откажетесь. Это ферментированный напиток из пшеницы.

– Думаю, его я еще не забыл,– усмехнулся Парсонс.

Стеног сказал, не улыбаясь:

– У нас эта жидкость заменяет наркотики, популярные в вашем периоде. Она не так токсична, имеет гораздо меньше побочных эффектов. Надо полагать, вы пробовали наркотики?– Он откупорил бутылку и наклонил над стаканом. По цвету и запаху Парсонс узнал второсортный бурбон.

Пока мужчины сидели и потягивали виски, Эми играла свою версию диксиленда, мало чем напоминающую оригинал. В доме царили покой и уют, и у Парсонса полегчало на душе. "А может, это общество не так уж безнадежно? С другой стороны, разве я вправе судить,– я, выходец из совершенно иной эпохи? Уж если сравнивать мир Стенога, то не с моим, а с эталонным. А эталонного мира не существует".

Бурбон кислил. Парсонс сделал два-три глотка и теперь праздно вертел стакан в руках. Стеног наполнил свой заново, а Эми встала и направилась к бару за стаканом. Стеног о ней не позаботился. Значит, положение женщин.., хотя при встрече с Уэйдом и Икарой неравенство полов не бросалось в глаза.

– Скажите,– произнес он,– чего добивалась эта группа политических заговорщиков?

Стеног пошевелился в кресле.

– Избирательных прав для женщин.

Эми налила себе виски, но не подсела к мужчинам.

Она устроилась в углу и тихо, задумчиво внимала разговору.

Она говорила о школе, вспомнил Парсонс. Следовательно, женщины не лишены права на образование.