Доктор Булгаков

«Работу над циклом рассказов, первоначально называвшимся «Записками земского врача», Булгаков начал в Киеве в 1919 г., — указывает Л. М. Яновская в примечаниях к публикации рассказов (1989 г.). — Тогда же написанные страницы читал близким. В феврале 1921 г. из Владикавказа писал двоюродному брату Константину Булгакову: «У меня в № 13 в письменном столе остались две важных для меня рукописи: наброски «Земского врача» и «Недуг» (набросок)…» 17 ноября того же года, уже из Москвы, он пишет матери: «По ночам урывками пишу «Записки земского врача». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг»».

Впервые публикуются эти рассказы…….после окончания работы над «Белой гвардией», и Булгаков, к этому времени уже уверенный мастер, вероятно, переписывает их один за другим. Первым — в журнале «Красная панорама» 15 августа 1925 г. — выходит рассказ «Стальное горло». Остальные — в журнале «Медицинский работник» в следующем порядке: «Крещение поворотом» — 1925, № 41, 42; «Вьюга» — 1926, № 2, 3; «Тьма египетская» — 1926, № 26, 27; «Звездная сыпь» — 1926, № 29, 30; «Полотенце с петухом» — 1926, № 33, 34; «Пропавший глаз» — 1926, № 36, 37».

Укажем, что, по воспоминаниям Т. Н. Лаппа, этому циклу предшествовал рассказ о враче, который болен. Над этим рассказом М. Булгаков начал работать еще на Смоленщине.

«…Даю обещание в течение всей своей жизни не омрачать чести сословия, в которое ныне вступаю». Как отразились эти слова во врачебной исповеди Булгакова? Вернемся еще раз в российскую деревенскую глушь в годы первой мировой войны, в эти поля и перелески, в далекое Никольское.

«Побежали дни в N-ской больнице, и я стал понемногу привыкать к новой жизни.

В деревнях по-прежнему мяли лен, дороги оставались непроезжими, и на приемах у меня бывало не больше пяти человек…

Первые публикации «Записок юного врача» в журнале «Медицинский работник»

Коллаж А. Д. Лобунца

Целыми днями и ночами лил дождь, и капли неумолчно стучали по крыше, и хлестала под окном вода, стекая по желобу в кадку. На дворе была слякоть, туман, черпая мгла, в которой тусклыми, расплывчатыми пятнами светились окна фельдшерского домика и керосиновый фонарь у ворот.

В один из таких вечеров я сидел у себя в кабинете над атласом по топографической анатомии… Я читал до тех пор, пока не начали слипаться отяжелевшие веки…..В сонной мгле всплыло лицо Анны Прохоровой, семнадцати лет, из деревни Торопово. Анне Прохоровой нужно было рвать зуб. Проплыл бесшумно фельдшер Демьян Лукич с блестящими щипцами в руках. Я вспомнил, как он говорит «таковой» вместо «такой» — из любви к высокому стилю, усмехнулся и заснул.

Однако не позже чем через полчаса я вдруг проснулся….. Кто-то настойчиво и громко барабанил в наружную дверь, и удары эти показались мне сразу зловещими…

— В чем дело?

— Анна Николаевна прислала за вами, велят вам, чтоб вы в больницу шли поскорей.

— А что случилось? — спросил я и почувствовал, как явственно екнуло сердце.

— Да женщину там привезли из Дульцева. Роды у ей неблагополучные.

… В больнице, несмотря на глухой час, было оживление и суета… Я открыл дверь и вошел в родилку. Выбеленная небольшая комната была ярко освещена верхней лампой. Рядом с операционным столом на кровати, укрытая одеялом до подбородка, лежала молодая женщина. Лицо ее было искажено болезненной гримасой, а намокшие пряди волос прилипли ко лбу… Увидев меня, все встрепенулись. Роженица открыла глаза, заломила руки и вновь застонала жалобно и тяжко.

— Ну-с, что такое? — спросил я и сам подивился своему тону, настолько он был уверен и спокоен. (Стоит отметить, что обращение «Ну-с» было свойственно самому Михаилу Афанасьевичу. Например, письмо брату 24 августа 1929 г. он завершает словами: «Ну-с, целую тебя, Никол, твой М. Булгаков». — Ю. В.).

— Поперечное положение, — быстро ответила Анна Николаевна, продолжая подливать воду в раствор.

— Та-ак, — протянул я, нахмурясь, — что ж, посмотрим….. Рука Пелагеи Ивановны откинула одеяло, и я, присев на край кровати, тихонько касаясь, стал ощупывать вздувшийся живот. Женщина стонала, вытягивалась, впивалась пальцами, комкала простыню.

— Тихонько, тихонько… потерпи, — говорил я, осторожно прикладывая руки к растянутой жаркой и сухой коже… Хмурясь, я продолжал ощупывать со всех сторон живот и искоса поглядывал на лица акушерок. Обе они были сосредоточенно серьезны, и в глазах их я прочитал одобрение моим действиям. Действительно, движения мои были уверенны и правильны, а беспокойство свое я постарался спрятать как можно глубже и ничем его не проявлять.

… А пора уже на что-нибудь решиться.

— Поперечное положение., раз поперечное положение, значит, нужно… нужно делать…

— Поворот на ножку, — не утерпела и словно про себя заметила Анна Николаевна.

Старый, опытный врач покосился бы на нее за то, что она суется вперед со своими заключениями. Я же человек необидчивый…

— Да, — многозначительно подтвердил я, — поворот на ножку» ^{63}.