Доктор Данилов в госпитале МВД

Может, где-то в терапии врачи и говорят медсестрам: «Возьмите, пожалуйста, пять миллилитров эуфиллина, разведите в десяти миллилитрах изотонического раствора натрия хлорида и введите в вену пациенту» — но в анестезиологии и реанимации принято выражаться проще: «Пять кубов эуфиллина по вене!» Так и драгоценное время экономится, и какой вообще смысл раз за разом повторять очевидное? Все же знают, что в вену препараты вводятся с разведением.

— …а еще она крайне невнимательна, — столь же мягко продолжал Агапов, не желая задевать чувствительных струн в душе начальника (к этому времени уже все отделение было уверено в том, что дура Севрюкова удержалась в отделении только благодаря тому, что обольстила Павла Петровича), — путает больных, путает анализы, путает назначения, все путает. Приходится постоянно контролировать, буквально — ходить по пятам.

— Я не замечал ничего такого, Вячеслав Николаевич… — С мнением Агапова Павел Петрович считался, знал, что тот зря не скажет.

— Во время обходов это не бросается в глаза, — согласился Агапов. — А во время дежурства — даже очень. И не один я так думаю, спросите Татьяну Борисовну. Да любого из врачей или сестер спросите — вам то же самое скажут.

— Я разберусь, — пообещал Павел Петрович и, как только Агапов ушел, позвонил в сто двадцатую больницу.

Номер телефона заведующего отделением анестезиологии и реанимации ему дали в справочной сразу, стоило только представиться. Заведующий Андрей Юрьевич очень удачно оказался в своем кабинете, а не где-нибудь еще — в операционной или на обходе.

— А я вас знаю, Павел Петрович, — сказал он, узнав с кем разговаривает. — Вы в прошлом году выступали на конференции с докладом о панкреонекрозе.

Характеристика Севрюковой была дана просто убийственная.

— Лариса — дебилка, не в бытовом, а в медицинском смысле.

В обиходе слово «дебил» давно стало ругательством. А в психиатрии дебильностью называют первую, самую легкую степень умственной отсталости. Четвертая, самая тяжелая, кстати говоря, называется идиотией.

— …старательная, но бестолковая, и сколько ее ни учи, толку не будет, в этом мы имели время убедиться. Скажу честно, когда Лариса уволилась, я был очень рад. Прямо гора с плеч свалилась.

— А почему же вы сами от нее не избавились, Андрей Юрьевич? — спросил Павел Петрович.

— Жалко ее было, — после секундной паузы признался Андрей Юрьевич, — чисто по-человечески. Муж — алкаш, двое детей, каждая копейка на счету, а у нас хоть заработать побольше можно. Постепенно мы к ней приспособились, использовали в качестве грубой физической силы. Переложить, перестелить, каталку в приемное отвезти, в лабораторию сбегать, пол подтереть. Отделение у нас двадцатикоечное, всегда дело найдется.

— Для этого вообще-то существуют санитарки, — не смог удержаться от замечания педантичный Павел Петрович.

— Их не всегда хватает, — ответил Андрей Юрьевич и, сославшись на неотложные дела, попрощался.

«Обиделся, — подумал Павел Петрович, — а чего на правду обижаться? Каждый должен своими делами заниматься, не годится использовать медсестру в качестве санитарки. Да, кажется, дал я маху…»

Для порядка он поинтересовался мнением старшей сестры. Увольнять, не принимать — такие вопросы лучше решать вместе.

— Да я же вам уже говорила, Павел Петрович…

Воодушевившись и вдохновившись (как же, начальник сам поинтересовался), старшая сестра принялась подробно перечислять все грехи Севрюковой. Из длинного монотонного перечня чуткое ухо Павла Петровича выловило самое крамольное:

— …а родственникам она говорит все, как есть, я дважды это слышала. Выкладывает начистоту, не думая о том, что можно говорить, а что нельзя. Все у нее просто — раз спрашивают, то надо отвечать. Верно же говорится, что простота хуже воровства.

— А почему вы мне не сказали, Татьяна Борисовна?! — возмутился Павел Петрович.

— Я пыталась, но вы меня слушать не стали. — Старшая медсестра довольно сверкнула глазами, радуясь тому, что уела начальника.

— Когда она в следующий раз дежурит?

— Послезавтра.

Разговор получился короткий и жесткий.

— Лариса, на тебя очень много жалоб от сотрудников. — Павел Петрович говорил резко, отрывисто, точно топором отрубал. — Ты нам не подходишь. Ничего личного, как сейчас принято говорить, но работать у нас дальше тебе не стоит.

Лариса, конечно, расстроилась. Покраснела, глаза намокли, запинаясь на каждом слове, начала говорить о том, как ей нравится в госпитале и какие хорошие люди работают в отделении, но Павел Петрович долго слушать не стал — день только начался и дел у него было по горло.

— Пиши заявление, — сказал он, пододвигая к Ларисе, сидевшей у противоположного края стола, бумагу и ручку.

— С какого числа? — обреченно спросила она, роняя слезу.

— Сегодня у нас пятое, значит, пиши… — Павел Петрович машинально посмотрел на календарь, — …с девятнадцатого. И это… если кто будет звонить интересоваться тобой, то я ничего плохого говорить не стану. Скажу, что ты старательная, аккуратная, только темпа нашего не выдерживаешь.