— Потому что это удобно. — Модная тенденция искать философские предпосылки во всем, в чем только можно, сильно забавляла Данилова. — Но можно сказать, что мое врожденное стремление к свободе не позволяет мне втискивать свою личность в узкие рамки традиционного мужского костюма и фиксировать для надежности галстуком. Так что философия тоже присутствует.
— Тебе бы книжки писать, — похвалил Никита и ушел к себе.
Новый день у Никиты традиционно начинался под музыку. Сегодня Данилов услышал нечто новое с уклоном то ли в декаданс, то ли в готику. Самое то для переходного возраста, когда кажется, что самое лучшее в жизни давно прожито и впереди только грусть-тоска.
«Когда портвейн начинает бурлить, тут уж, конечно, не встанешь, — подумал Данилов, — а размешивать осадок гвоздем — это здорово, это, можно сказать, концептуально».
Финальный куплет песни Данилов слушал уже в комнате Никиты:
— Неужели понравилось? — удивился Никита, нажимая «паузу» на музыкальном центре.
— Что за перцы? — ответил вопросом на вопрос Данилов.
— Группа «Биллис Бэнд», питерская.
— В мировой музыке все лучшее из Лондона и Нового Орлеана, а в нашей — из Питера.
— Так нравится или нет?
— Мрачновато, но вставляет, — ответил Данилов.
— Как игра на скрипке. Бывает, что грустно, даже уныло, а слушать приятно.
— «Уныло», — передразнил Данилов. — Уж не хочешь ли ты сказать, что я…
— Я о музыке, — поспешно сказал Никита, явно не поняв, что Данилов шутит.
— Тогда живи, — разрешил Данилов и ушел досматривать фильм.
Елена вернулась около полудня. Приехала не то чтобы злая, но малость взвинченная.
— Ну что за народ! — с порога начала она. — Как на работу устраиваться — так ангелы, а на деле оказываются…
— Черти, — подсказал Данилов.
— Хуже! Даже и не знаю, какие слова подобрать, если не матерные! Бригада «Скорой» устроила драку в кардиоблоке сто двадцатой больницы, как тебе такая новость?
— Бригада с твоей подстанции?
Каждый директор регионального объединения московской станции «Скорой помощи» совмещает свои обязанности с заведованием одной из подстанций, входящих в объединение.
— С моей, с моей. Даже зло сорвать не на ком — кругом сама виновата.
— Привет, мам! — Никита на несколько секунд выглянул из своей комнаты.
— Привет! — коротко ответила Елена, не поинтересовавшись ни тем, как спало чадушко, ни тем, завтракало ли оно.
Поняв, что мать пребывает далеко не в лучшем расположении духа, Никита разумно воздержался от напоминания насчет покупки кроссовок.
— Есть будешь? — спросил Данилов.
— Скоро уже обедать… хотя у тебя, кажется, оставались бутерброды?
— Бутерброды в нашем доме не остаются. Мой руки, а я сделаю новые. Много тебе?
— Парочку. — Елена прошла в ванную.
Данилов мудро сделал четыре и еще один для себя. Разумеется, и про кофе не забыл. Елена в считанные минуты расправилась с едой и блаженно откинулась от стола, прислонившись спиной к стене.
— Теперь можно жить! — заявила она.
— Пока живется — нужно жить! — уточнил Данилов. — Давай выкладывай подробности, не томи.
— В пятом часу утра одиннадцатая бригада привезла в кардиоблок[19] сто седьмой больницы мужчину с диагнозом «острый инфаркт». В сопровождении дочери. Дежурный реаниматолог осмотрел привезенного, сделал ЭКГ и снял кардиологический диагноз, списав боли на остеохондроз грудного отдела позвоночника. Наши стали настаивать, а потом доктор Поляков, вот уж от кого не ожидала, ударил по лицу врача блока. Тот ответил, и завязалась нешуточная потасовка — охрана с медсестрами разнимала. И все это происходило на глазах у больного и его дочери…
— А зачем надо было настаивать? — удивился Данилов. — Отвезли бы в приемное и все. Или там на самом деле был инфаркт? Но блок в сто седьмой всегда вроде бы сильный был, идиотов там не держали…
— Насколько я понимаю — их и сейчас там нет! Во всяком случае, доктора, с которыми я общалась, на идиотов не похожи. Это мой кадр — идиот. Стопроцентный, пробу некуда ставить! И еще взяточник. Судя по всему, он взял деньги за госпитализацию в блок, потому так и настаивал, чтобы пациента туда взяли. Надо будет еще с дочерью этого мужика поговорить…