Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

Жена лежала рядом, повернувшись к Данилову спиной. Казалось бы – только руку протянуть; но какой далекой она была. Далекой и чужой.

По дыханию Елены Владимир догадался, что она не спит. Проснулась от еле слышной трели будильника в мобильном телефоне Данилова и теперь притворяется спящей, избегает общения, ждет, когда он уйдет в фитнес-клуб. Что ж, если хочется притворяться – никто не запрещает.

Данилов собирался тихо, стараясь не шуметь – поддерживал игру, предложенную любимой женщиной. Позавтракал традиционной яичницей с сыром, попутно вспомнив мамины пирожки с мясом и картошкой, запил еду кофе и прихватил с собой пакет с пряниками – на обед. Входную дверь придержал, чтобы не лязгнула, и ключ в замке поворачивал плавно, бережно. Лишь отойдя метров на сто от подъезда, позволил себе пошуметь – громко и с огромным наслаждением произнес длинную фразу, в которой цензурными были только предлоги. Фраза была обо всей его жизни, когда-то казавшейся такой счастливой.

Больно терять любимую женщину, а уж во второй раз – особенно.

Глава семнадцатая Срыв

— Ну что, дорогие мои ординаторы, рискнем провести самостоятельное вскрытие? — предложил Ерофеев, пытаясь сломать очередной карандаш и тут же пояснил: – По-настоящему самостоятельное, так, чтобы вы все от и до сделали сами, без подсказок. Начали, закончили, сделали правильные выводы.

— Кто же нам даст такую самостоятельность? — недоверчивая Алена смешно наморщила нос, словно принюхиваясь к предложению Ерофеева.

Она была права: вскрытие не менее ответственная процедура, чем операция на каком-либо внутреннем органе.

— Я дам, — пообещал Ерофеев. — И сам же буду вам ассистировать, а попутно приглядывать за ходом секции. Но, — карандаш сломался и был отброшен прочь, — пока вы все делаете правильно, я вмешиваться не стану. Согласны?

Ординаторы конечно же согласились, тем более что всем давно хотелось самостоятельно кого-нибудь вскрыть. Сколько можно было смотреть, как работают другие!

— Тогда ежедневно в полпервого я буду приглашать одного из вас на секцию. Можете распределить очередь, кому в какой день идти. Остальные могут провести это время за книгами, у микроскопа или могут отправляться по своим делам. Только, умоляю, не слоняйтесь по кафедре без дела, ладно? Начинаем сегодня. Кто первый?

Добровольцев не было.

— Тогда сегодня я приглашаю вас, Владимир, — решил Ерофеев. — К половине первого будьте у моего кабинета…

Зная Ерофеева, Данилов не сомневался, что труп попадется особенный, с какой-нибудь хитринкой. «Главное – не торопиться с выводами, — напомнил он себе, ткнувшись в половине первого в запертую дверь ерофеевского кабинета. — И не идти на поводу у тех, кто оставлял записи в истории болезни».

Доцент опоздал на пять минут, извинился за опоздание, передал Данилову историю болезни и пообещал «интересный диагностический поиск».

— Там читать почти нечего, — история и впрямь была тоненькой. — Привезли в реанимацию по «скорой» с диагнозом крупноочагового инфаркта миокарда. С тем же диагнозом бабуля через три часа прибыла из реанимации к нам в подвал. Анамнез отсутствует. Терра инкогнито, простор для полета мысли! На экэгэ есть признаки ишемии, но… ладно, сейчас сами увидим.

Ассистировал Ерофеев хорошо – не стоял над душой, как можно было ожидать от преподавателя, а помогал: подложил под спину трупа твердый валик, подавал инструменты, придерживал труп за ноги в момент вскрытия черепной коробки. «Настоящий ассистент», — скаламбурил про себя Данилов.

Работали молча, лишь после того, как Владимир установил причину смерти, найдя тромб в легочной артерии, Ерофеев спросил:

— А почему вы решили, что это тромб, а не посмертный сгусток?

Вопрос был легким.

— Тромб, в отличие от сгустка, тесно связан со стенкой кровеносного сосуда, — начал Данилов, вырезая закупоренный участок артерии, — кроме того, у тромба поверхность шероховатая, а у сгустка поверхность гладкая, блестящая. А еще тромб хрупок, а сгусток похож на желе.

Ассистент остался доволен.

— Вы аккуратно, чуть ли не бережно обращаетесь с трупом, — похвалил он чуть позже. — Нет в вас этой бравады неофита, глупого лихачества.

— Староват я для лихачества, — буркнул Данилов.

— Это не возрастное, а личностное.

Когда все органы были возвращены на место, Ерофеев сказал:

— Зашьют и без нас. Пойдемте ко мне: напишете протокол, а завтра посмотрите «гистологию» и внесете ее. Я доволен.

— Я, признаться, тоже, — ответил Данилов. — И вам респект за ассистирование.

— Не люблю жаргонных слов, — скривился Ерофеев и на вопросительный взгляд Данилова пояснил: – Однажды из-за них рассорился с лучшим другом. Хотите, расскажу?

— Хочу.

— Так слушайте.

Они подошли к укрепленным на стене раковинам и начали размываться.

— Случилась эта история в начале девяностых, когда на каждом углу стояли палатки, в которых сидели будущие миллионеры и продавали народу всякую всячину.

Данилов вспомнил то беспокойное, шебутное время. Он тогда доучивался в школе.