— Ах, — Гюнтер махнул ручкой, — во всяком случае, этому закон был не писан. Кстати, оставаясь кюре, был вполне законным образом обвенчан сразу с двумя дамами, причем, заметьте, непосредственно с разрешения Ватикана и лично Папы... И дай Бог, чтобы это стало для вас единственно странным из всего, что вы, находясь тут, еще узнаете... О завещании императора Павла тем более спрашивать вас не буду... — Глазки его вдруг стали проницательными. — А, вижу, все-таки что-то слышали! Ну, Корней Корнеич! Совсем стар, ничего уже доверить нельзя! Не Центр, а исповедальня!.. Ладно, не станем придавать этому значения — все это словесная шелуха, до истины все равно нам с вами предстоит вместе докапываться... — И опять, как в прошлый раз, за долю секунды с ним произошла разительная перемена — глаза опять вперились в мои зрачки, в голосе заклацала ружейная сталь. — Antworten Sie, das Ihnen uber den Menschen aus dem Zimmer Nummer siebzehn bekannt ist! — выпалил он. — Wer er? Was Sie uber ihn harten?.. Was Sie uber den geheimen Agenten «Olaf» wissen? Was es Ihnen uber die Unterwasserboote der Klasse «Sfinx» bekannt ist? Sie waren dem Gefengnis? Sie haben die Verwandten im Auslande?.. Also, antworten Sie, ich warte!
Моих школьных запасов немецкого худо-бедно хватило, чтобы уловить смысл вопроса, а добавленное слово «Schnel!»
— Очередной психологический тест? — после секундного замешательства нашел я в себе силы улыбнуться. — Я так понимаю — моего ответа не требуется. Но интересно все-таки, что он вам дал?
И снова Гюнтер мгновенно стал круглым, улыбчивым пупсиком с игрушечной фабрики.
— Браво! — захлопал он в кругленькие ладошки. — Вы просто молодчина! Такой выдержки даже я от вас не ожидал!.. Однако вам кажется, что вы мне ничего не ответили. Заблуждение, мой друг! Чту слова? Пустое колебание воздуха! Уверяю вас, психомоторика и органолептика дают куда более достоверную информацию, чем любые фразы, и в действительности вы поведали мне гораздо больше, чем смогли бы это сделать посредством слов.
— Что же именно?
— Извольте... — Он принялся загибать сардельки-пальчики. — Prima: мне стало окончательно ясно, что вы хорошо умеете держать себя в руках и даже в самый критический момент не запаникуете (впрочем, это я понял и раньше). Sekunda: по-немецки вы, хоть и слабенько, но понимаете (выражение глаз никогда не обманывает, органолептика — великая вещь!), и это в нашем деле может пригодиться, а тем паче латынь, о которой уж я и не говорю. Tertia... Ну, насчет этого у меня и сомнений не было — что о сути моих вопросов вы пребываете в полнейшем неведении, а, стало быть, никем не перевербованы; однако дополнительная проверка лишней в нашем деле никогда не бывает... Ну, и наконец, — это уже обобщающий вывод, — что в той великой игре (Sic!
На этом месте я все-таки перебил его вдохновенную речь:
— Простите, не лучше ли было бы вам сначала объяснить, что это за такая «великая игра», и чего ради я, собственно, должен?..
— О, разумеется, разумеется! — чему-то возрадовался он. — Однако вы несколько не в том порядке задаете вопросы. Нет, разумеется, в суть Игры (открою секрет: имя ей — операция «Рефаим») вы со временем будете посвящены, но, увы, это потребует времени, и уверяю вас, немалого. Что же касается вашего вопроса «чего ради» — тут дело обстоит куда проще. С этого мы, пожалуй, и начнем, ибо в нашем деле заинтересованность — великая вещь, поскольку все мы только лишь человеки... Ну, скажем... Как бы вы отнеслись, например, к тому, чтобы в случае успешного завершения операции «Рефаим» возглавить этот Центр?
Мне оставалось только пробормотать:
— Я?.. Вы это серьезно?..
— А что такого? — пожал он покатыми плечиками. — Уж если Корней справляется, — чем вы хуже? Старику уже лет пятьдесят как пора на заслуженный отдых. Развел, понимаешь, богадельню!..
— Но я же... совершенно не в курсе...
Он отмахнулся:
— Да бросьте вы! Думаете, Корней больно уж в курсе? Откуда б это?