Доктор гад

Первом делом ему бросились в глаза две распечатанные капсулы с пометкой пустоты – две смерти. «Уважаемый омм Рофомм Ребус, с прискорбием уведомляем вас о кончине вашей матери, госпожи Лирны Ребусы (дев. Сиросы)…», «…о кончине вашего отца, омма Урномма Ребуса…». А в печатной машинке так и осталось начатое письмо, которое пришлось оборвать с получением капсулы с пометкой пустоты.

Уважаемая мама,

По решению суда к нам привезли человека – нарушителя по делу Площади Розового неба.

Может ли тут быть совпадение? На площади, где игорный дом дяди Эрца, обнаружился тот самый человек. Ты говорила, что он так и не вернулся к тебе, а он здесь – приезжай первым рейсом из Акка и увидишь сама.

Тот ли это человек? Эцес: я с ним пока что не разговаривал, но коллеги говорят, что акцент у него южный. Глаза серые, волосы седые, но лицо не старое – на вид тридцать пять – тридцать семь лет, выглядит уставшим, поэтому, наверное, моложе. Точного возраста не знаем – при нем поддельный личник с некорректной датой рождения. А ещё та самая серая кожаная куртка с дырой от пули в области груди. Он должен быть гораздо старше, но

И на этом письмо обрывалось. Лирна Сироса, согласно информации в уведомлении, после долгой мучительной болезни прошла через доброкончание – была умерщвлена всемирным милосердием сертифицированного хирурга Ш. Дирлиса. Она так и не узнала, что Дитр Парцес прибыл спросить у неё, как дела. Чем растворилась Лирна Сироса? Этого ему никогда не узнать. Одушевила ли она сына? Навряд ли – ведь она умерла в Акке, а он тут, в столице.

«А может, сходить назад на год или два – когда она ещё была жива? Когда этот мешок с горем был женат и не пил как проклятый? Когда не было тумана?» – думал Дитр, но вдруг понял, что тень, которая угрожающе заскреблась внутри, точно не позволит ему этого сделать. Тут тени было где развернуться, тут был хаос. В здоровой обстановке террорист действовать не любил.

«Впрочем, не больно-то и хотелось», – Дитр бросил взгляд на спящего с котом на голове врача. Лирна Сироса вырастила не нравственного урода, не всемирного вредителя, а всего лишь несчастного человека – скорее всего, тут её вины не было. У Рофомма Ребуса не было ни единого шанса стать счастливым. Хотя он явно пытался, понял Дитр, обнаружив в столе эскизные портреты обнажённой женщины. Листки с рисунками были подписаны неким Д. Таттцесом, очевидно, тем же, что подарил ему часы. «Надо будет похвалить ноги его жены, когда проснётся. Гралейцы такое любят». У Ребуса была красивая жена, даже чересчур – или Таттцес из симпатии к другу такой её изобразил.

Номер «Схрона» подробно описывал новый «закон о доброкончании», согласно которому врачи могли обрывать жизнь неизлечимо больных пациентов по просьбе последних. Дитр удивлённо приподнял бровь – время, к которому он привык, часто сотрясалось дискуссиями по поводу убийства милосердия, которое прощалось только военным и только в условиях чрезвычайного положения. Боясь произвола, государство запрещало такое даже полицейским под страхом расстрела. Но всякий раз, когда подобное случалось, полиция прикрывала своих – вспомнить хотя бы Ралда, застрелившего женщину, которую тень маньяка заставила проглотить битое стекло и обрекла на мучительную смерть.