Доктор гад

Пока они тепло беседовали в атриуме, Дитр ушёл, чтобы не нервировать даму. Рофомм её успокаивал, говоря, что ничего ей не будет, Подкаблучник – как некоторые болезни, если не обращать внимания, сгинет сам. Рофомм, может, и был умен на свой учёный лад, но в чем он точно не разбирался – так это в том, что живёт посреди тумана.

Тейлу ждал её экипаж у крыльца, но на козлах было пусто. Она не успела удивиться – дважды громыхнуло, и дама замертво упала на булыжник.

Рофомм дёргал за цепь с сигнальным колокольчиком для вызова полиции, какая есть во всех богатых домах, а потом бегал по радиусу и орал об убийстве, пока не приехали плащи. Дитр, которому нельзя было здесь находиться, ушёл на второй этаж, спрятавшись в комнате, где когда-то жила Эдта Андеца. Снизу доносились голоса полицейских, а Дитр даже не прислушивался, он лежал, вперившись взглядом в корешки на книжном стеллаже. «Всемирные тираны. Истоки диктатуры», «“Взаперти” и другие пьесы», «Старогралейские мифы и легенды».

Он заснул, и снилась ему жена напротив книжных полок. Виалла протягивала ему тлеющие угли и шептала голосом Эдты Андецы:

– В тебе столько нежности. Отдай её другу.

Виалла менялась, красивое лицо грубело и плавилось, тело вытягивалось, а платье на ней превращалось в тальму. Угли у неё в руках рассыпались пеплом.

– Отдай другу, – говорил массовый и серийный убийца Рофомм Ребус. – Отдай сам, пока не ушло.

Дитр волевым усилием проснулся и подскочил на кровати. Кошмар, как у него водится, прервал шеф-душевник, нависший над ним с распростёртой пятернёй. – Не трогай, – твёрдо сказал Дитр. – Иди к себе. Не трогай, понял?

Ребус обиженно зашипел, отстраняясь.

– Тебе своих кошмаров мало, ещё и мои смотреть? – Дитр грустно улыбнулся.

– У меня нет кошмаров, – резко ответил врач. – Мне снятся мать с отцом. А теперь ещё приснится Тейла. Я спрашиваю их во сне, когда можно будет наяву поговорить, а они отвечают, что никогда, теперь я сам. Уж лучше кошмары.

– Сам не ведает, что несёт, – прошептал Дитр ему вслед.

* * *

Утром Ребуса за шкирку вытащили из дома и усадили в экипаж. Шеф-душевник, конечно же, ругался на чем мир телесный стоит, но Клес загородил выход своей тушей и сказал, что курить можно.

– Не хочу, чтобы ты раздобыл бутылку или порошок по дороге, – добродушно улыбнулся он. – Мы с коллегами решили, что тебя нужно оберегать. Пешком ходить нынче опасно, шеф.

– Ты неуравновешенный алкоголик, зависимый от эритры к тому же, – спокойно говорил Дитр, наблюдая, как Ребус пытается вырваться из экипажа. Из дома выбежал котёнок и запрыгнул в экипаж, не желая оставаться наедине с ненавистным человеком с тьмой внутри. – Наконец-то за тебя возьмутся всерьёз. В полдень ему на допрос, господин Цанцес, – напомнил он, и фельдшер кивнул, что помнит. – Отдайте мне, пожалуйста, его бумажник. Деньги, на которые он сможет надраться в обеденный перерыв, ему ни к чему.

– Тирания, вот как это называется, – рявкнул из экипажа шеф-душевник.

– Это называется забота, – Клес бросил Дитру бумажник. – Господин Парцес, вы-то как? – он тревожно дёрнул усами. – Если от дома по возвращении останутся руины…

– О, за дом не волнуйтесь, – Дитр мрачно усмехнулся. – Моё проклятие ненавидит беспорядок, оно любит контроль. Впрочем, тут я солидарен. Я разобрал кухню и начал чинить лестницу. Дом-то хороший.

– Что ж, удачи вам, – Клес хмыкнул и захлопнул дверь экипажа.

Дитр понимал, что в кафтане с чужого плеча ему ходить не пристало, если он знает на гралейском лишь пару десятков слов, и те – ругательства, а его собственная одежда выделялась в чужом времени, мешая ему быть незаметным. Он, следуя своим привычкам выбившегося в люди южанина, раздобыл костюм и плащ на Блестящей дуге между Зелёным Циркуляром и Циркуляром Артистов. На голову он надел цилиндр из тех, что носили сейчас многие мужчины, без головного убора с приметными седыми волосами было никак.

У доктора дома было много денег, он их, похоже, совсем не тратил. Дитр нашёл шатающихся без дела рабочих и заставил вынести разломанную мебель. К вечеру должны были доставить новую, а ещё пианино. Тень ухмылялась, наблюдая глазами бывшего шеф-следователя за тем, как в дом постепенно приходил порядок.

Лишь одно Дитр запретил трогать в Доме-с-манекеном – лабораторию. Тут когда-то создавали душескоп, понял он, снова на свой страх и риск взглянув в прошлое. В этом доме, вне зависимости от комнаты, было неловко смотреть назад.

Когда-то тут были очень счастливы, это он сразу понял, увидев, как шеф-душевник любится с женой по всем углам – из-за этого он, наверное, и не держал слуг. Иногда он был не один, и Дитр сплюнул, назвав его извращенцем. У гралейцев была традиция, оставшаяся с древних времён, так называемый «институт общественных жён» – отдавать даму соплеменнику. Это делалось для наследственного многообразия, чтобы в семьях дети не были похожи один на другого. Но вершилось это согласно строгому нравственному ритуалу – муж за занавеской держал за руку лежащую на спине жену, пока с ней был другой мужчина.