Доктор Х и его дети

— Мы давно миновали стадию задушевных разговоров. Он прекрасно знает… То есть знал: если я сказала «нет» — это окончательно.

— Компромиссы — это не ваше?

— Вся моя жизнь — один сплошной компромисс. Но он исчерпал себя до донца, а донце это было очень глубоким. Глубже, чем я могла себе представить молодой дурехой… Кто-нибудь говорил вам, что вы самовлюбленный, эгоистичный, бездушный сукин сын?

Христофоров запрокинул голову и вылил в рот остатки чая с бальзамом.

— Конечно. Я сам себе говорю это каждый день. Спасибо, что сегодня вы сделали это за меня.

Он нарочито потряс своей кружкой и выразительно глянул на недопитую бутылку граппы с виноградной лозой на этикетке:

— Думаю, сегодня вы уже взяли свою высоту, да и мне пора ехать.

— Никуда вы не поедете, мы же договорились, в вашем распоряжении — гостиная, я постелю на диване.

— Боюсь, что в моем случае ваше окончательное «нет» вряд ли будет иметь ту же безусловную силу.

— Я вас прошу. Утром будут блинчики в знак признательности, что выслушали пьяную женщину.

Христофоров плеснул бальзам в свою пустую чашку, выпил чистоганом и проникновенно сказал:

— Именно поэтому блинчиков не будет. Поверьте моему опыту, с утра на похмельную голову тяжелее всего исполнять обещания, которые накануне нам нашептывал алкоголь. Часы бьют восемь или девять утра, прекрасная Золушка превращается в чумазую дурнушку с размазанной косметикой, а самые легкие и остроумные замыслы оборачиваются стыдливым воспоминанием и обузой. После настоящей пьянки наутро всегда немного стыдно, даже если вы не припомните за собой особых излишеств. Лучшей и менее обременительной признательностью будет ваше снисходительное отношение к моему храпу.

— При всем желании я вряд ли его услышу. В этом доме толстые стены, — улыбнулась Маргарита. — И жаль — давно я не слышала мужского храпа.

— Тогда вам придется прислушиваться или не закрывать двери. Будьте покойны, не подведу.

Во дворе было тихо. Даже не верилось, что по ту сторону дома шумит Ленинский проспект. Христофоров ворочался, простыня неудобно елозила по кожаной поверхности дивана, так же не предназначенной для сна, как вся эта с вычурным вкусом обставленная квартира — для нормальной жизни. Думал о том, что самые невероятные события случаются обыкновенно и обыденно.

Он пытался и не мог вспомнить студентку Маргариту, равно как и других студенток: до них ли ему было? Что говорить, если свою жену он помнил с трудом, да и не хотел помнить. Напряг память: вот, вроде промелькнула какая-то, но она ли это была?

Спать оставалось часа четыре. Христофоров перестал мучить безответную на студенток память, подтянул простыню, прижал ее спиной, чтобы не сползла, и захрапел.

Маргарита дождалась обещанного храпа и улыбнулась. Она лежала без сна и тоже вспоминала студента Христофорова. Придя на новую работу в детскую больницу, она столкнулась с ним нос к носу спустя много лет после студенческой поры.

Раньше у нее не было поводов подойти к нему, теперь она сама могла их создавать. Осваиваясь в женском отделении, Маргарита не стеснялась спрашивать совета и просить его о помощи, манкируя прочих коллег. Намеренно не замечала, как он ворчал и едко юморил, подтверждая репутацию хмурого, но безотказного доктора. Поначалу она еще пыталась найти в бирюке обаятельного увальня из прошлого, но потом бирюк взял верх, и она окончательно уверилась в пророческом даре знакомой астрологини, которая, страшно сказать сколько лет назад, предупредила ее:

— Он созреет и обратит внимание, когда вам это будет уже не нужно.

Все же начала поздравлять его с днем рождения. Информационная доска в холле больницы давала на это полное право и подтверждала незыблемый факт мироздания: человек всегда получает желаемое, но чаще всего тогда, когда уже забыл, о чем просил. Она вспомнила, как хотела быть первой, кто говорит студенту Христофорову «С днем рождения», и говорила теперь. Пусть не первая и не на ушко, но говорила.

Стандартные сообщения сочинялись долго, иногда несколько дней, чтобы были еще стандартнее, еще безличнее и слегка с юмором, как он любит. Он не ответил ни на одно, ни разу. «Но ведь поздравления и не требуют ответа», — утешала она себя и на будущий год снова поздравляла, уже зная, что он не ответит, и заранее уговаривая себя не обижаться. А еще через год уже не обижаясь: ни на отсутствие ответа, ни на то, что ее день рождения — в то же число через месяц — проходил им незамеченным. Она позволила себе поздравлять его, не стыдясь полного равнодушия в ответ. Только каждый год в свой день все равно почему-то ждала до последнего, до двенадцати ночи — ведь информационную доску в холле видел и он…