Доктор Х и его дети

Христофоров был мрачнее тучи. Визави, знавшая его давнюю кличку от Славыча, осмелела. Скинув с себя тяжесть первых слов, расправила плечи, сняла шубку, под которой обнаружился главный женский аргумент — маленькое черное платье, с какой-то, впрочем, драпировкой сбоку, придававшей ему куртуазности.

— …Поэтому он звонил вам, — продолжила она.

Христофоров поморщился, как от зубной боли. Не острой, а ноющей, когда уже почти привык и делаешь вид, что не замечаешь.

— Откуда вы знаете, что он мне звонил?

Неотвеченный вызов Славыча стерся в телефонном списке, но не исчез из памяти.

— Когда не дозвонился до вас, он набрал меня и сказал, что только вы можете помочь Злате. И еще попросить за него прощения. Вы же не откажете ему в этой просьбе?

Христофоров мотнул головой, не то соглашаясь, не то отгоняя от себя ее слова. Несказанные слова Славыча, которые должен был услышать лично.

— Для вас его смерть стала неожиданностью? — спросил он.

Женщина-щенок сморщилась и кивнула:

— Даже когда он сказал о смерти, я поняла ее как отсроченную смерть… Но зная причины, уважаешь выбор. Он понятен по-человечески. Вот вы не поступили бы так же?

Христофоров промолчал: не ее щенячье дело, сколько раз он прокручивал в голове этот сценарий, но откуда же знать, решишься на него или нет.

— Простите за бестактность, но раз уж ваши семейные вопросы меня коснулись… Как вышло, что Злата росла без отца?

— Он отказался от нее еще до рождения, я не стала настаивать. Конечно, он был женат, но говорил про себя: я — человек широких взглядов и твердого характера. На отношения с женщинами его взгляды были не просто широкие, а прямо-таки резиновые. Однажды признался, что гуляет не от жены, а из-за жены, которая к нему равнодушна. Он был несчастным человеком и делал все, чтобы казаться счастливым. На быть счастливым его не хватало, поэтому — казаться.

Она сделала маленький глоток кофе и поставила чашку обратно.

— Позвонил спустя много лет, когда отболело. До того ребенком не интересовался, а тут вдруг попросил познакомить. Я не хотела, он настоял. С годами его одиночество только усилилось. Он всю жизнь уверял себя, что ему никто не нужен, прикрывая то, что в последнее время стало совершенно очевидным: никому не нужен он сам. Даже дочери. Такой реакции Златы я не ожидала. Чем больше он пытался расположить ее к себе, тем ниже она его ставила. Понимала, что он пытается искупить вину, откупиться: чем дороже подарки — тем больше вина. Тысячи детей живут без отцов, да и каждый имеет право на ошибку, когда признает ее. Но она ему этого права не оставила.

— Скажите, ваша дочь много времени проводила за компьютером?

— Как все современные дети.

— То есть все свободное?

— Она вообще домоседка. Да, в последнее время, когда я заглядывала к ней по утрам, компьютер был включен. Возможно, она засиживалась допоздна, но я не вмешивалась. К тому же мы с мужем часто в разъездах. Со Златой остается наша помощница по хозяйству, которая кормит ее, провожает в школу.

— Когда вы планируете сообщить Злате о смерти отца?

— Я не буду делать этого без вашего ведома. Думаю, он согласился бы со мной. Скажите ей сами, когда сочтете нужным. Как Злата не приняла его, так, наверное, и жизнь не засчитала раскаяние. Появившуюся слабость и недомогание он списывал на утомление, и рак выел его изнутри тихо, как будто не желая беспокоить, без боли, которая всегда становится сигналом бедствия, но еще, бывает, оставляет шансы на спасение. Выел и вылез на четвертой стадии. Когда он узнал результаты анализов и прогнозы, он даже не стал бороться.

Христофоров вздохнул. В голову лезли поучительные пошлости: что-то про жизнь и судьбу. В конце концов, это всего лишь очередная история жизни, вписанная в историю болезни. Мало ли прошло их мимо?

Женщина-щенок сказала на прощание: