Тогда, до войны, кандидатская защита была необязательна, и получила она кандидатскую степень по трудам. Познакомились они с отцом в 1922 году на мехмате МГУ. По образованию она была математик (папа окончил Медведниковскую, а мама – Хвостовскую гимназию в Москве). Мама до замужества жила с семьей на Пречистенке, а после замужества они стали жить с семьей деда, потому что у деда была большая квартира, не своя, конечно, а съемная, в Большом Левшинском переулке. Когда дед умер, началось уплотнение, поскольку квартира была из восьми комнат[21]
, одна из которых принадлежала прислуге. Но ужимать их начали потихоньку, поскольку отец уже был членом Дома ученых и хотя и начинающим, но известным ученым, а его брат, мой дядя Николай Александрович, был еще более известным человеком, и оба они имели высшее образование: им было предложено заняться «самоуплотнением». Они нашли себе соседа, психолога Рузера, чьим двоюродным братом, кстати, был товарищ Троцкий (тогда это еще никак не сказывалось ни на ком), Вера Инбер тоже приходилась ему родственницей – все были из Одессы. Жена Рузера по фамилии Гольдовская [Гольдовская Т. И.] была хорошо известным психиатром. Другим способом уплотниться было жениться и прописать к себе жену, так что папа с мамой поженились сразу после смерти деда – в середине 1922 года (по семейным воспоминаниям, дед умер в мае 1922 года, так как в это время вовсю цвела сирень). После замужества моя мама преподавала в Институте красной профессуры, вела там занятия с рабфаковцами по высшей математике. Но вскоре оказалось, что ее математическое образование может быть очень полезным для Николая Александровича, и он пригласил ее к себе работать. В 1921 году Николай Александрович был демобилизован из Красной армии, потом он работал с Гастевым. В последние предвоенные годы Николай Александрович работал в Институте физкультуры, а в начале 1930‐х годов был организован ВИЭМ, и они после Гастева работали там. Так что мама продолжала работать с Николаем Александровичем, и, когда он перешел из Института охраны труда в ВИЭМ, она перешла вместе с ним. Я участвовал там в экспериментах. У Николая Александровича было много мест работы, а она в основном работала в Институте охраны здоровья детей и подростков (ОЗД и П).Когда я принимал участие в экспериментах, мне было четыре-пять лет. Я участвовал в циклосъемках, но помню это, конечно, очень плохо. Меня привозили они туда к себе, куда-то на Октябрьское Поле, пару раз я даже получал гонорар за съемку.
Рубли, на которые мне можно было купить автомобильчик. По воспоминаниям взрослых, я могу сказать, что когда приехали куда-то, где были все хорошо знавшие маму сослуживцы, то они стали меня расспрашивать, не боялся ли я участвовать в опытах, и я ответил: «Я ненавижу дохлых мух и презираю тараканов».
Я запомнил, что мухи там спаривались как-то противно, сцеплялись и мне было очень неприятно. А когда посреди большой комнаты, где я играл на полу, из-под шкафа выскочил огромный таракан, я очень испугался.
Когда началась война, то танковая академия, где работал мой отец, была эвакуирована вместе с семьями в Ташкент, и с нами туда уехала моя бабушка, Александра Карловна, папина и Николая Александровича мама. Там она и умерла от сердечной недостаточности где-то через три дня после приезда.
Очень хорошо, потому что она со мной больше возилась, чем мама. В войну мама не работала. Уезжая в эвакуацию, она уволилась. Отец в Ташкенте вел большую работу по заданию ЦК Узбекистана. Одним из его узких занятий была разработка техники ледовых переправ. Строили ледяные переезды через замерзшие реки, и надо было рассчитать, как устраивать переправы.