Несколькими днями ранее высочайшей милостью царя Федора Алексеевича он, Петр Постников, пятнадцатилетний отрок, сын дьяка Посольского приказа, был поверстан в лекарскую школу Аптекарского приказа и уже вчера должен был предстать перед ее ректором. Петр не знал, в чем состояло тамошнее обучение, и на всякий случай собрал в свою ученическую сумку все те учебные принадлежности, которые всегда носил с собой, когда обучался на толмача при Посольском приказе в классе подьячего Солодухина, – деревянные церы, писалы, лопаточки, восковой кулек и другие предметы для письма.
Уже на выходе, в сенях, от пробегавшей мимо Глашки он узнал, что у его матушки Марфы Антуфьевны начались роды. Петр знал, что маменька на сносях, но не предполагал, что роды могут начаться вот так неожиданно. Перекинув сумку через плечо, он вышел на улицу и остановился у ворот, чтобы немного поиграть с двумя своими любимцами – огромными испанскими молоссами, охранявшими их усадьбу. Несмотря на внушительные размеры, мощную мускулатуру и железные челюсти, эти собаки с хозяевами вели себя как настоящие щенки. Стоило только Петру к ним подойти, оба пса, как по команде, опрокинулись на спину и стали лениво и неуклюже сучить лапами в воздухе. Петр трепал их огромные, с висячими брылами, бесформенные морды, а собаки от удовольствия гортанно урчали.
Неожиданно Петр услышал взволнованно-нетерпеливый голос отца, звавшего его. Он вернулся и поднялся в рабочую комнату родителя.
– Звал тятенька? – кланяясь в пояс, спросил он. – Да, – ответил Василий Тимофеевич и рукой подозвал сына. – Ты, Петя, уже, наверное, знаешь, что у Марфы Антуфьевны, твоей матушки, начались роды?
– Да, Глашка мне сказала.
– Тут такое дело, Петруша…Ты ведь, знаком с Украинцевым Емельян Игнатичем, не так ли?
– Да, я видел его несколько раз в Посольском приказе.
– Меньше чем через час я с Емельян Игнатичем неотложно должен выехать в Левобережную Украину – по государственным делам….А тут, вишь, такое… – Василий Тимофеевич нервно сцепил пальцы рук и закусил нижнюю губу, отчего его широкая и ровная борода лопатой слегка поднялась кверху. Несколько мгновений он о чем-то судорожно думал.
– Вот что, Петя, беги сейчас перво-наперво в Посольский приказ, разыщи Емельян Игнатича – кланяйся ему обязательно три раза в ноги! Скажешь: так, мол, и так, Емельян Игнатич, мамка, мол, рожает, батюшка никак не может ее оставить.… Как только все разрешится, скажи, я догоню его в дороге. Запомнил?
– Да, тятенька.
– Ну, беги с Богом! – И Василий Тимофеевич осенил крестным знаменем уходящего сына.
Петр спешно выскочил из ворот усадьбы на Евпловку и направился в сторону Лубянки. Солнце только взошло, и его косые лучи едва осветили купола ближайших церквей. Улица к этому времени уже наполнилась народом и повозками торговых людей, которые спешили на торг в Китай-город. Благовест, раздававшийся со всех домовых и городских колоколен, призывали верующих к заутрене.
Чтобы скорее исполнить поручение отца и не опоздать в школу, Петр решил пробежаться. Подхватив правой рукой полы своей суконной ферязи, а левой придерживая сумку, висевшую через плечо, он, со всей своей юношеской прыти, радуясь наступившей весне и ласковому солнышку, побежал, обгоняя повозки и пеший люд.
Он знал, что на Лубянской площади при въезде в Никольские и Ильинские ворота Китай-города, всегда была толчея. Приезжие купцы, торговцы с повозками и лоточники спешили быстрее пройти таможенных дозорщиков и въехать в Посад, чтобы первыми начать торговлю и ухватить утренний куш. Поэтому, чтобы не задерживаться в заторах, Петр предполагал по Евпловке добежать до площади Варварских ворот, а от них по улице выйти к Спасским воротам Кремля, за которыми и располагался справа от колокольни Ивана Великого Посольский приказ. Он бежал, перепрыгивая через лужи, и старался не наступать на скользкие ледышки и оттаявшую землю.
Вдруг в его голове мелькнула озорная мысль: «А что если представить, что дорога – это шахматная доска, а повозки и люди на ней – фигуры».
Первый ход – пешкой. Петр собрался и… прыгнул. Хлоп – и вот твердый островок, не тронутый солнцем. «Есть!» – Петр от радости подпрыгнул и вскинул руки вверх, отчего полы его длинной ферязи упали в снежную кашу. Стряхнув с них налипшую грязь, он уже продумывал следующий ход. Судя по расположению ледяных островков на дороге, это должен быть ход конем. Юноша подобрал полы еще выше, глубоко вдохнул, присел, сжался в пружину и, оттолкнувшись от широкой льдинки, снова прыгнул.
«Прыг-скок, скок и в бок, раз, два! – сосчитал он, опускаясь опять на твердый участок. – «Отлично!» – похвалил он сам себя. Теперь Петр вознамерился пустить вход ферзя: – О, эта фигура в игре самая сильная! – Измерив приблизительно расстояние до следующего твердого островка, юноша подумал: – «Далеко. Не меньше двух саженей, – но решил: – Справлюсь!».
Он подобрал почти до подмышек свою ферязь и, плотно прижав локтями к животу сумку, разбежался и прыгнул…