Доктор Серван

Его нежные руки отличались необыкновенной белизной, лицо казалось поистине очаровательным, взгляд был быстрым и проницательным, зубы — ровными, уши, украшенные золотыми серьгами, — небольшими, а улыбка излучала благосклонность и искренность. Розоватый подбородок всегда был тщательно выбрит, румянец на щеках говорил о размеренной жизни доктора и хорошем пищеварении. Правда, лоб его изрезали морщины — следы возраста и беспрестанных трудов, а волосы кое-где тронула седина, но даже при этом выглядел он так, будто в его жилах текла горячая кровь молодого человека. На голове доктора красовалась изящная шляпа, а шею его обрамлял белоснежный воротничок. Одним словом, повторимся мы, доктор Серван был из тех редких старичков, смотреть на которых — одно удовольствие и которых легко полюбить.

Итак, мы вкратце рассказали нашим читателям о докторе, его верном слуге и о том, как они стали жрецами глубочайшей премудрости. Поведаем теперь о том, как распространился слух, что доктор имеет сношения со сверхъестественной силой, и какие обстоятельства подтверждали этот слух.

III

Однажды вечером одна немолодая женщина, одетая во все черное, явилась к доктору Сервану. Она была вся в слезах. Едва войдя в комнату, она упала на стул и сквозь рыдания проговорила, что ее последняя дочь умирает. Доктор, игравший с Ивариусом в шахматы, немедленно встал, надел шинель, взял трость и последовал за женщиной, которая тогда только переставала целовать его руку, когда вытирала свои слезы. Ивариус, не убирая шахмат, взял книгу и стал ждать возвращения хозяина.

Стояли последние числа сентября, на улице моросил мелкий дождь. Странное зрелище представилось доктору, когда он через калитку, по обеим сторонам которой возвышалось по липе, вошел в дом умирающей. В свете дымившей лампы, что принес женщине какой-то ребенок, доктор Серван разглядел дом в три этажа, но ни в одном из окон этого строения не было видно огня. Его нижний этаж представлял собой сарай, где стояли телеги с поднятыми кверху оглоблями; тут же тянулся длинный коридор, выходивший на противоположную улицу и погруженный в кромешный мрак. Глаза доктора, понемногу привыкшие к темноте, различили деревянное крыльцо и лестницу, грязные избитые ступени которой вели внутрь дома. Доктор уже хотел подняться по лестнице, но женщина остановила его, указывая пальцем на чулан.

— Здесь, — сказала она.

Ребенок попробовал отворить тяжелую дверь чулана, но все его усилия были тщетными, и женщина сама повернула ключ в замке.

— Войдите, — обратилась она доктору.

Когда доктор ступил на порог этой комнаты, на него пахнуло таким спертым воздухом, что он побледнел, у него закружилась голова и ему стало тошно.

— Ах да, — заметила женщина, — вы к такому не привыкли.

И, войдя в комнату, она отворила окошко, только верхней своей частью выходившее на улицу. Его мрачные зеленые стекла слабо осветились лампой, которую ребенок поставил на стол. Порыв ветра, пронизанного сыростью, немного освежил комнату, и доктор, сделав над собой усилие, вошел в нее. Комната протянулась от лестницы до самого двора. Она была длинной и узкой: семь футов в ширину и около пятнадцати футов в длину. В той части комнаты, что располагалась ближе к лестнице, стояла кровать из крашеного дерева. Над ней было маленькое окошко, размещенное как раз напротив того, что отворила женщина, через пожелтевшие стекла которого виднелись ступени лестницы. На этой скверной постели лежала молодая девушка лет пятнадцати. Ее очертания едва просматривались в тусклом свете, она была накрыта рваным одеялом и старым черным платком.