Доктор Смерть

— Все, что оказалось у меня в карманах. — Донни покачал головой. — От тебя все равно нет никакого толку. Разговор окончен.

— У тебя было при себе оружие? — спросил я.

Он начал напевать какой-то мотив.

— Поенсеттиа-плейс всего в трех кварталах от дома твоего отца.

Пение стало громче. Веки Донни задергались. Дыхание участилось.

— Ты собирался заглянуть к нему? — продолжал я. — В прошлый раз тебе помешала домовладелица. Но сколько раз ты уже успел там побывать?

Донни резко повернул голову.

— Я точно откушу тебе нос. Око за око — отомщу за то, что сделал другой психолог — Лектер. Нет, он был психиатр. Отличный был фильм. Я его посмотрел, а потом балдел целую неделю.

— Это ты убил своего отца? — спросил я.

— Точно, — согласился он. — А потом и ему откусил нос. Сожрал его с фасолью… и запил вином… почему мне кажется, что это было шабли? Мать твою, дай же мне «Тегретол»!

— Я посмотрю, что мне удастся сделать, — сказал я.

— Не лги мне, дядя с дипломом.

— Я сделаю все что смогу.

— Черта с два сделаешь.

Выйдя из палаты, я полистал историю болезни Донни и сбросил сообщение на пейджер врачу, сделавшему последнюю запись — сегодня рано утром. Некой Гринбаум, получившей диплом меньше года назад. Она тотчас же перезвонила мне, сказала, что сейчас у нее дежурство в Центральной клинике, и в Голливуд она вернется только завтра. Объяснив, почему я был у молодого Салсидо, я спросил у Гринбаум, какие она ему давала лекарства.

— Да, — ответила она, — он утверждал, что ему нужен «Тегретол», для того чтобы «обеспечить внутреннюю стабильность». То же самое он и вам пел. Я хочу переговорить с его лечащим врачом.

— Салсидо принимал «Тегретол», борясь с приступами агрессивности и резкой смены настроений. Скорее всего, он уже пробовал литий и успокоительные средства. Вероятно, находясь в тюрьме.

— Возможно, но мне так и не удалось вытянуть из него что-нибудь похожее на историю болезни. Сам по себе «Тегретол» не так уж страшен, но у него может быть множество побочных эффектов. Я должна провести анализ крови.

— Вы говорили с Салсидо?

— Он упорно молчал.

— Сейчас он стал более разговорчив, — сказал я. — Похоже, парень знает, о чем говорит. Он чувствует надвигающийся приступ агрессивности и пытается держать себя в руках.

— И к чему вы клоните?

— По-моему, в данном конкретном случае он знает, что для него будет лучше.

— Вы видели его кожу? — спросила Гринбаум.

— Такую живопись трудно не заметить.

— Это плохо вяжется с тем, будто он знает, что для него лучше.

— Верно, но…

— Поняла, — оборвала меня она. — Вас направила полиция, и он нужен вам во вменяемом состоянии, чтобы можно было с ним поговорить.

— Отчасти это верно. В то же время, у Салсидо уже бывали приступы агрессивности, и если ему что-то помогает, быть может, стоит об этом задуматься. Я вовсе не учу вас, как делать свою работу…

— Напротив, именно этим вы и занимаетесь, — рассмеялась Гринбаум. — Впрочем, а почему бы и нет? Мне кажется, все только это и делают. Ладно, ничего хорошего не будет, если у него начнется приступ, и меня поднимут с постели в три утра. Я попробую связаться с лечащим врачом, и если она даст добро, ваш Салсидо получит дозу.

— Он говорит, что принимает ежедневно по тридцать миллиграммов.

— Вот как? Теперь у нас психбольницей заправляют больные?

— Посмотрите, что происходит в Вашингтоне.

Она снова рассмеялась.

— Что от него нужно полиции?

— Информация.

— Какая?

— По поводу убийства.

— Вот как! Замечательно. Значит, он убийца. Жду не дождусь, когда снова увижусь с ним.

— Он не подозреваемый, — поправил ее я, — а потенциальный свидетель.

— Свидетель? Какой может быть толк от такого свидетеля?

— Трудно сказать. Пока что я просто пытаюсь установить с ним контакт. Мы говорим о его семье.

— О семье? Что, добрый старомодный психоанализ? То, о чем пишут в умных книжках?

Я вернулся в палату к Донни. Он лежал лицом к двери. И ждал.

— Ничего не обещаю, — сказал я, — но ординатор свяжется с лечащим врачом.

— И скоро я получу свой «Тегретол»?

— Если лечащий врач даст добро, то скоро.

— Я, наверное, этого не дождусь. Вот мерзость!

— Придется потерпеть, мистер Салсидо.

Донни презрительно оскалился. У него недоставало половины зубов. Оставшиеся пожелтели и обкололись.

Пододвинув к кровати стул, я сел.

— Зачем ты шел к дому своего отца?

— Он ко мне никогда не приходил, зачем мне идти к нему?

— Но ведь зачем-то ты шел.

— Да знаю я, черт побери! Все это чистой воды риторика — цицеронство. Я спрашиваю самого себя, каковы были мои мотивы, — занимаюсь самоанализом. Разве это не хорошо? Не говорит о моем прогрессе?

Он сплюнул, и мне пришлось отодвинуться, чтобы не стать мишенью.

— Я не знаю, почему делаю то, что делаю, — сказал Донни. — В противном случае разве я был бы здесь?

Я промолчал.

— Надеюсь, когда-нибудь такое случится и с вами, — продолжал он. — Нападет слабость. Апатия. Вы считаете, что у меня странная кожа? И чего же в ней странного? Все мозговеды, с кем я говорил, заверяли, что кожа это не главное; в первую очередь надо заглядывать внутрь. Проникать сквозь поверхность.