- Он нам свой аттестат оставил, - мрачно говорит Домка.
- Какой аттестат? - спрашиваю я, чувствуя, что щеки мои не только полыхают, но и повлажнели от жара.
- Денежный, - уточняет Сталька.
- И вы взяли?.. Ты, Татьяна, взяла?
- Что поделаешь, на учительские-то разве их прокормишь.
- Дядя Вася сказал - у него никого нет, а мы для него вроде родные. Сказал, что деньги все равно пропадут... И пропадут, очень просто. Картошка-то вон на рынке тридцать рублей кило, - хозяйственно говорит Сталька, по обыкновению, повторяя чьи-то слова.
Аттестат... Вроде родные... У меня теплеет на душе. И в то же время мне здорово не по себе. Ну чего, чего вы все смотрите на меня?
- Что все это значит? - спрашиваю я, стараясь говорить тверже и строже.
- Тебе лучше знать, - отвечает Татьяна. - Ну, это потом, а сейчас ты, наверное, голодна?
Голодна? Да это мое привычное состояние, я его почти не замечаю.
- Нет, не очень. А у вас... есть что-нибудь?
- У нас суп «ура Суворову» из чечевичных концентратов и еще картошка вареная, - извещает Сталька.
От одной мысли о чечевичном супе у меня начинается обильное слюновыделение.
- Крепко живете, милые мои.
- Дядя Вася свой доппаек нам возит.
Кастрюлька с супом булькает на плите. Мой обостренный нюх, необыкновенно чуткий ко всем кулинарным запахам, жадно ловит пресный аромат вареной картошки. Нет, в самом деле, они, кажется, ничего устроились. С лиц ребят сошел тот зеленоватый оттенок, какой имеют ростки овощей, появившиеся в подвале. Домка даже порумянел, и на лице можно пересчитать все веснушки.
Суп «ура Суворову» - объедение. Опустошаю миску и прошу добавки. Как бы это у них половчее спросить о Василии - где он? Когда заезжает? Простой, естественный вопрос, но вот почему-то никак не наберусь духу его задать. Начинаю расспрашивать о раненых. Военные? Они уже почти все в армии. Последние приходили из запасного полка прощаться в госпиталь неделю назад. Мудрик? Он уже в форме. Тоже пока еще где-то недалеко... Говорят, представлен к большому ордену, даже будто в Герои Советского Союза.
Мария Григорьевна? Эта дома. Муж из эвакуации воротился, сын после ранения на побывку долечиваться прибыл. Да еще внуки...
- Ну, а полковник Сухохлебов - он сначала где-то был, а теперь по приказу командования, доукомплектовывает свою Верхневолжскую ордена Красной Звезды гвардейскую дивизию, - наконец-то произносит Домка.
- У него машина настоящий «козел» - четыре колеса, и все ведущие. Вот,- заявляет Сталька. - он сегодня меня до угла довез.
- Как? Он был здесь сегодня? - невольно вскрикиваю я.
Сразу вспоминается несостоявшаяся встреча в двенадцать ноль-ноль. Опять не повезло, опять разминулись.
- Он отсюда к нам в госпиталь поехал, - говорит Домка.
- В госпиталь? Зачем?
- По старой памяти. Скучает, - поясняет Сталька тоном Василия. - И еще с ним военврач второго ранга какой-то... Они у нас только что пьянствовали.
- Не говори глупостей, - сердито, даже, пожалуй, слишком сердито одергивает ее Татьяна. - Какое это пьянство - сели двое мужчин и распили поллитровку.
- Спирту, - уточняет Сталька.
- А разве он пьет? - как-то машинально спрашиваю я.
- Ну, а как же? Им в армии по приказу наркомовская полагается.
И вдруг меня потянуло в госпиталь, в наше подземелье. Расцепив Сталькины ручонки, обнимавшие меня, я встала. Три пары глаз вопросительно уста-вились мне в лицо. Только Сталька спросила:
- Ма, ты туда?
Я торопливо одевалась.
- Ну конечно же, в госпиталь... Я ведь туда и не заехала, прямо к вам... Надо же мне там объявиться... Посмотреть моих раненых...
- Твои все уже ушли. Там теперь другие, - авторитетно поясняет Домка, грустно следя за тем, как я надеваю пальто. - Там военврач первого ранга Громова начальник. Из наших только тетя Феня да на вешалке эта Зинаида, новая Райкина мама. Они сейчас за нашими шкафами обе и живут.
- А ты откуда все знаешь? - спрашиваю я, одергивая косынку.
- Как откуда? - удивился Домка. - - Я ж там работаю. Брат милосердия...
- Он там работает, а меня вот демобилизовали, - жалуется Сталька. - Дядя Вася говорит - не насовсем, временно. А ты меня призовешь? Да? Домка у нас рабочий паек получает.
- Что ж сделаешь, - точно оправдываясь, говорит Татьяна. - На фабриках и помельче сейчас работают.
Я вижу, с какой обидой все трое следят за моим одеванием. Родные, с какой бы радостью я с вами осталась, но я ж не могу, мне ж нужно...
- Вера, ты хоть картошки поешь! Успеешь.
- Там сейчас никого из врачей и нет. Только к вечернему обходу подойдут, - говорит Домка.
А эта невыносимая Сталька бухает:
- Ты, ма, зря, он, наверное, уже уехал.
Татьяна хмурит черные брови. Домка отвешивает сестре звонкий шлепок.
- Я скоро.
- Ну хоть теплое на ноги надень, нельзя же в туфлях по морозу, - Татьяна, сняв с лежанки, бросает мне свои фетровые боты. Они велики, но как тепло ногам! В прихожей останавливаюсь поправить у зеркала косынку и слышу в комнате разговор.
- И часа с нами не посидела... - ворчливо произносит Сталька.
- Не сметь так о нашей Вере! - обрывает Домка, но голос у него печальный. - Картошка... Так ни одной и не съела.