«Доктор Живаго» как исторический роман

В такой ситуации у стоявших во главе писательского союза литераторов возникали веские причины для стремления предотвратить публикацию произведения, всем своим независимым характером подрывавшего идеологические устои, на протяжении долгого времени служившие залогом материального благополучия литературной «номенклатуры». Важным эпизодом в борьбе вокруг романа явилась история его несостоявшегося издания (уже после того, как Пастернак был поставлен в известность об отклонении рукописи «Новым миром») — в Гослитиздате. Сами по себе перипетии переговоров о гослитиздатовском издании были напрямую связаны с попытками советских государственных и литературных инстанций предупредить появление итальянского перевода в нежелательном для них виде. Автор, хотя и мечтавший о выходе романа в подлинной, а не искаженной цензурной редакции[305], готов был пойти на сокращения и изменения мест, вызывавших возражения издательства. Так, тогдашний главный редактор Гослитиздата А. Пузиков вспоминает, что сумел уговорить поэта убрать слова о коллективизации из эпилога романа. Однако когда вопрос о публикации стал во всей остроте в связи с тем, что истекал срок, согласованный с Фельтринелли для этого, и доклад о работе Гослитиздата над рукописью был представлен секретариату Союза писателей в августе 1957 года, высокое собрание отвергло предложенную публикацию, заявив, что «черного кобеля не отмоешь добела». Пузиков сообщает:

Сама идея доработки романа была сочтена абсурдной. Совещание на том и кончилось, и мы, как побитые, ушли, поняв, что дальнейшая дорога к изданию «Доктора Живаго» закрыта[306].

Но еще более драматическую остроту происходившее вокруг романа имело для самого автора. 21 августа 1957 года он писал Н. А. Табидзе:

Здесь было несколько очень страшных дней. Что-то случилось касательно меня в сферах мне недоступных. Видимо Хрущеву показали выборку всего самого неприемлемого из романа. <…> Как всегда, первые удары приняла на себя Ольга Всеволодовна. Ее вызывали в ЦК и потом к Суркову. Потом устроили расширенное заседание секретариата президиума ССП по моему поводу, на котором я должен был присутствовать и не поехал, заседание характера 37 года, с разъяренными воплями о том, что это явление беспримерное, и требованиями расправы, и на котором присутствовали О. В. и Анатолий Васильевич Старостин[307], пришедшие в ужас от речей и атмосферы (которым не дали говорить) и на котором Сурков читал вслух (с чувством и очень хорошо, говорят) целые главы из поэмы[308].

Вслед за заседанием секретариата с Пастернаком беседовали Сурков и Поликарпов, они хотели, чтобы Пастернак задержал итальянское издание романа. Дополнительную беспокойство советские инстанции испытывали в связи с появлением в августе фрагментов романа «Доктор Живаго» в переводе на польский в варшавском журнале Opinie. Вскоре Сурков был командирован в Италию, где за несколько недель до публикации итальянского перевода предпринял грубые и неуклюжие попытки его предотвратить.

Возросшая к осени 1957 года активность литературного начальства в пастернаковском деле создавала для внешнего наблюдателя впечатление, что именно руководство писательского союза, а не государственные инстанции, сопротивляется обнародованию романа, склонив на свою сторону правительство. Так это представлялось, например, переводчику «Доктора Живаго» на итальянский язык Петро Цветеремичу, посетившему Москву осенью 1957 года. 5 октября он писал Фельтринелли: