Доктора флота

— На М-184 тоже аппендицит был, успели вернуться и в госпиталь сдать, — задумчиво произнес старпом. — Может быть, и наш поправится.

Через сутки Калнину стало заметно хуже. Он побледнел, осунулся, черты лица его заострились, глаза запали, губы потрескались и стали сухими. Он лежал на откидной койке, прикрытый синим шерстяным одеялом, держась рукой за правый бок. Было видно, каких больших усилий ему стоит не стонать.

Командир и старпом подошли к нему. Старпом весело стал рассказывать, как ему вырезали аппендицит.

— Везут на коляске в операционную, я весь трясусь, думаю — последний раз небо в окошке вижу. Зарежут, дьяволы. Потом женщина подошла, молодая, красивая. Фиалками от нее пахло. Стала нежно по лицу гладить, зубы заговаривать, а проснулся — все, говорят. Веришь, ничего не почувствовал.

Андрей наполовину латыш. Его правильная фамилия Калнынь. Когда его отцу Адаму исполнилось семнадцать, он вслед за средним братом уехал в Петербург и устроился работать на механический завод Мартенса. Спокойный, добросовестный Адам с привыкшими к работе руками вскоре стал на заводе механиком. В 1913 году немецкий император Вильгельм, узнав, что великая русская княгиня Ольга готовится стать матерью, прислал ей в подарок новейший родильный стол. Из царского дворца попросили у Мартенса механика для сборки стола. Адам собрал стол за один день, продемонстрировал его царице и получил из ее рук медаль «300-летие дома Романовых». Царица приказала накормить умелого мастера. В ту пору на огромной кухне Зимнего дворца проходили стажировку слушательницы Зиминского института, готовившего горничных и поварих для самых высокопоставленных петербургских семей. Девушка, которая кормила Адама, понравилась ему. Она была служанкой из дома Безбородко. Вскоре они поженились. А в 1924 году средний брат, занимавший к тому времени крупный хозяйственный пост в Восточной Сибири, вызвал Адама к себе. Там и родился Андрей.

На третий день акустику стало заметно хуже. У него появился жар, пульс сделался частым, приступообразные боли в животе не прекращались ни на минуту. Страдания его, видимо, были столь нестерпимы, что он тихо попросил Васю:

— Сделай, браток, что-нибудь. Больно жгет, язви его в душу.

Утром, после бессонной ночи, Вася доложил Макарееву:

— Хуже ему, товарищ командир. Разрешите сделать операцию пока не поздно.

Брови Макареева нахмурились, брезгливо опущенные вниз уголки рта поползли кверху, пальцы забарабанили по стеклу репитера гирокомпаса. Все это были признаки принятия командиром важного решения.

— Не разрешаю, — медленно, словно продолжая додумывать, произнес он. — Вы, Петров, личность на лодке случайная. Какой с вас спрос? Зарежете человека. А с меня потом голову снимут. Мне эти неприятности ни к чему.

Вася стоял перед ним, чувствуя, как румянец заливает сначала лицо, потом и шею. Воздух в центральном посту внезапно стал душным, горячим.

— Выходит, пусть человек погибает! — неожиданно дерзко и громко выкрикнул он, и все стоявшие в центральном посту офицеры и матросы с удивлением повернулись к нему. Так разговаривать с командиром на лодке не позволял себе никто, даже замполит и старпом. — Прорвет отросток, наступит заражение брюшины и тогда уже ничего нельзя будет сделать.

— Довольно демагогии, товарищ курсант, — резко сказал Макареев. — Я здесь командир и мне решать. Вам я не доверяю. Можете гарантировать, что не зарежете человека?

— Сам профессор Мызников говорил, что в хирургии ничего нельзя гарантировать. Всякое бывает.

— То-то и оно, — с видимым облегчением произнес Макареев. — Подождем еще немного.

…С позиции вернулись около часу ночи. Сегодня стреляли по транспорту и снова мимо. Какое-то фатальное невезение преследует их.

После приборки и проветривания раздалась команда вахтенного офицера:

— Личному составу ужинать.

Время приема пищи на лодке понятие условное. Если лодка занята преследованием противника или другими важными делами, еда переносится на другой час. Иногда бывает и в три ночи, и на рассвете.

К койке акустика подошел командир.

— Как дела? — тихо спросил он у сидящего рядом Васи.

Вася жестом показал, что дела плохи.

Командир молча постоял у койки. Даже непосвященному было видно, что состояние Калнина заметно ухудшилось. Дышал он тяжело и хрипло, то и дело по лицу его пробегала мучительная гримаса. Вася смотрел на командира и думал, что, наверное, и его можно понять. Кто он, Васятка, на лодке? Случайно прикомандированный курсант третьего курса Академии. По сути говоря, никто. И вообще, насколько ему известно, еще не было случая, чтобы делали полостную операцию в море на малых или средних лодках…

Капитан-лейтенант все еще стоял у койки, раздумывал и осторожно покашливал, глядя на больного.

— Ладно, — наконец, сказал он и чувствовалось, что принятое решение ему самому принесло облегчение. — Оперируй, Петров. Другого выхода не остается. Химик будет тебе помогать. Он кое-что в медицине кумекает?

— Как сказать, — уклончиво проговорил Вася. — Расскажу, что надо. Он сообразительный.