Доктора флота

— Я тебе тысячу раз говорил, что ни в какой другой город ехать не хочу. Предпочитаю служить только в Ленинграде, — с трудом сдерживая раздражение, проговорил Пашка. — Здесь я родился и вырос. Здесь… — он хотел повторить чье-то понравившееся ему выражение «сформировался как личность», но вспомнил о «малине» и промолчал. — Балтика большая. На ней полно всяких дыр. Один Балтийск чего стоит. Даже поговорку сочинили: «Этот солнечный Пиллау, без водау и светау». — Пашка закурил, — Строить свою врачебную карьеру и учиться пению я хочу только тут. И запомни это, наконец, пожалуйста.

— Ты, наверное, проголодался? — заботливо спросила Зина, меняя тему разговора, к которой ее муж всегда относился так болезненно. — У меня все готово, Можно обедать. Задержка только за папой.

После свадьбы у Зины неожиданно выявился недюжинный кулинарный талант. Она кормила мужа так изобретательно, что порой он с трудом догадывался, что ест. Чего стоил один послевоенный деликатес — икра: круто сваренная манная каша с кусочками мяса в томате, присыпанная сверху свежим луком и подаваемая в селедочнице! Или крошечные пирожки с консервированной лососиной, зажаренные в подсолнечном масле! С большим аппетитом Пашка уничтожал приготовленное Зиной, не замечая, что сама Зина с ним не ест, а только сидит напротив и радуется, глядя на него. Он понимал, что в Ленинграде для такой еды нужно много денег, но не интересовался, откуда Зина их берет. Иногда он заставал в квартире шустрого, хорошо одетого старичка с кожаным саквояжем. Старик называл Зину «кошечка», темпераментно размахивал руками, что-то доказывая, но при появлении Пашки всегда быстро целовал ей руку, говорил «оревуар» и исчезал.

— Чего он ходит? — как-то спросил Паша у жены.

— Это наш старый знакомый Иван Иванович, — объяснила Зина, немного смутившись. — Он кое в чем помогает мне.

Больше Пашка ни о чем не допытывался.

Александр Серафимович приехал из Москвы на «Красной стреле» один. Паша с Зиной встречали его. Юля училась на последнем курсе медицинского института. Вопреки предсказаниям знакомых и сослуживцев, жили они дружно. Черняев за эти годы похудел, его когда-то вялая, медлительная походка сделалась быстрой, стремительной, он много смеялся, шутил. Чувствовалось, что брак пошел ему на пользу. Омолодил его, сделал счастливым.

Даже по тем отрывочным сведениям, что Пашке удалось выудить, стало ясно: тесть заведует теперь медицинским отделом в большом новом институте и у него колоссальный объем работы. Когда Александр Серафимович прощался на кафедре в Академии с сотрудниками, он сказал, поднимая бокал!

— Не сомневаюсь, что буду скучать по клинике, по всем вам. Чем бы я ни занимался, мне всегда будет не хватать вас, моих помощников, наших курсантов…

Сейчас он ни разу не вспомнил о клинике. Пашка понимал, что голова тестя занята другими, более важными делами.

— Это несравнимые величины, Паша, клиника и моя теперешняя работа, — проговорил он, когда зять напомнил ему о сказанных при расставании на кафедре словах, — ни по масштабам, ни по значимости. Занятия в клинике мне кажутся тихим райским уголком. Солнечной поляной в глухом лесу… — Черняев засмеялся.

С большим трудом он выкроил время для поездки в Ленинград. Дочь так настойчиво просила его приехать и поговорить с начальником Академии о назначении мужа, что он не решился отказать ей. Упорное стремление зятя любыми путями остаться после окончания Академии в Ленинграде было ему непонятно. Много лет назад, окончив университет, он по доброй воле уехал в глушь. Они все тогда рвались в деревни, служить людям, быть ближе к природе. И ни разу не пожалел об этом. Он и сейчас советовал бы молодым уезжать далеко, чтобы самостоятельно поработать. Но у нынешних молодых своя философия, своя точка зрения. Взрослые люди, они имеют право строить жизнь, как им кажется лучше. Его долг отца — помочь дочери.

Признаться, этот неожиданный скоропалительный брак Зины с красавцем курсантом, четыре года не обращавшим на дочь внимания, смутил его, внушил неясные подозрения. Он даже спросил Зину об этом. Но она ответила как-то странно легкомысленно, совсем на нее непохоже:

— Не следует, папочка, докапываться до первоисточников. Главное — я люблю его. Остальное не имеет значения.

Несколько дней назад у начальника Академии побывал профессор Евгений Арсентьевич Моссе. Крупнейший знаток и тонкий ценитель музыки, многочисленные книги и статьи которого читала и знала вся интересующаяся музыкой публика, он пользовался большой известностью и авторитетом. Публичные лекции профессора всегда собирали огромную аудиторию. Его записка в приемную комиссию консерватории с лаконичной фразой: «Прослушал. Рекомендую.» — открывала ее владельцу дорогу к дальнейшему образованию.