Доктора флота

Моссе был старый холостяк. Последние, годы здоровье профессора ухудшилось. Поднялось давление крови, появились головокружения, головные боли. Почти ежедневно после занятий Паша приезжал к нему. Привозил взятые в клинике дефицитные лекарства, аппарат для измерения артериального давления, однажды упросил и привез доцента кафедры госпитальной терапии. Моссе не знал, как отблагодарить своего заботливого и преданного молодого друга…

— Вас хочет видеть профессор Моссе, — сказала секретарь, входя в кабинет начальника Академии.

Даже далекий от музыки генерал Иванов много раз слышал эту фамилию.

— Просите, — сказал он.

Моссе вошел, по-старомодному склонил в знак приветствия гривастую седую голову, сел в предложенное кресло.

— Значит, вы считаете, профессор, что нашему выпускнику Павлу Щекину обязательно следует получить музыкальное образование и просите оставить его в Ленинграде? Я верно вас понял?

Евгений Арсентьевич кивнул.

— Именно об этом я и пришел просить вас.

— Извините меня, профана, — продолжал начальник Академии. — В детстве меня, как и многих мальчишек, родители заставляли играть гаммы. На этом мое музыкальное образование закончилось. — Он улыбнулся, продолжал: — Я много раз слушал Щекина на концертах. Но у меня не сложилось впечатления, что мы имеем дело с многообещающим певцом. Вероятно, я ошибаюсь?

Профессор на мгновение смутился. Это было заметно по тому, как порозовели его щеки и легонько задрожали лежавшие на подлокотниках кресла длинные пальцы.

— Видите ли, Алексей Иванович, я тоже не считаю, что у Павлика сильный голос. Он никогда не станет оперным певцом. Но выступать на эстраде в небольших залах он безусловно сумеет. В наше время голос такого приятного тембра всегда находка.

— Он действительно собирается учиться пению?

— О да, — горячо подтвердил Моссе. Пашка убедил профессора, что самое сокровенное его желание — учиться петь и стать певцом. — Не следует закрывать юноше дорогу.

— Хорошо, профессор, Я вас понял. Постараюсь помочь вашему протеже, хотя и не уверен в успехе. Распределением выпускников занимается Москва.

Весь разговор слово в слово Евгений Арсентьевич передал Пашке. И вот сегодня предстоит решающая встреча. В ход брошен последний козырь. Тесть занимает теперь высокое положение и отказать в его просьбе генералу Иванову будет не так просто…

Александр Серафимович вернулся около четырех часов дня. Вернулся довольный, веселый. Крикнул с порога:

— Зинка! Обед готов? Неси на стол. Есть хочу.

Все, кроме Нины, расселись за большим прямоугольным столом. Таких массивных старорежимных столов, за которыми легко размещалось едва ли не двадцать человек, в Ленинграде оставалось немного. Большинство было сожжено в буржуйках в годы блокады. Сидеть за ним было одно удовольствие. Просторно, свободно.

— А Нинон где? — спросил Черняев, усаживаясь на свое привычное место во главе стола. — Обещала прийти к трем часам.

— Совсем отбилась от рук, — пожаловалась Зина, но, посмотрев на полное ожидания лицо мужа, умолкла.

Паша открыл заранее припасенную бутылку водки, разлил по рюмкам.

— Разговаривал только что с Алексеем Ивановичем, — видя, что зять сгорает от нетерпения, начал Черняев, Он со смаком выпил, закусил огурцом. — Хороша, проклятая.

— Что же ответил начальник Академии? — не в силах больше сдерживаться, спросил Пашка.

— А то, дорогой зять, что совершил ты крупную тактическую ошибку. Слишком массированное начал наступление. Пустил в ход всю артиллерию сразу — от легких сорокапятимиллиметровых пушечек до двенадцатидюймовых орудий. — Книги о войне на море — слабость Александра Серафимовича. Вряд ли он пропустил хоть одну, посвященную морским сражениям минувшей войны. Отсюда и эрудиция, часто поражающая плохо знавших его моряков. — Алексей Иванович такой атаки не любит, — продолжал он. — Кстати, и я тоже. Один просит, второй. И бумаги идут, то от Бакрадзе, то от директора Дома народного творчества…

Пашка весь сжался, похолодел. Даже выпитая рюмка водки не могла унять возникший внутри озноб. «Дурак, — думал он о себе, разминая папиросу и чувствуя, что пальцы рук стали словно не своими. — Зачем, действительно, я подключил столько людей? Вполне достаточно было двоих — Моссе и Александра Серафимовича. Только испортил все».

— Ты получаешь назначение в Прибалтику, — посмотрев на зятя, увидев его сразу посеревшее лицо и пожалев его, сказал Черняев. — Там недалеко есть консерватория. Захочешь учиться — учись, а через год Иванов обещал забрать тебя в Ленинград.

У Пашки отлегло от сердца. Он был уже готов услышать самое страшное. Какой-нибудь богом проклятый мыс, бухту или нечто похожее. А тут — большой культурный город. А главное — до Ленинграда одна ночь.

— Спасибо, Александр Серафимович, — прочувственно сказал он, — Если бы не вы…

— Целуй меня за это, — потребовала Зина, подставляя губы.

«Сентиментальная дура, — подумал о жене Пашка. — Чуть что, то поцелуй, то погладь, то почеши».

Он наклонился и поцеловал жену.