Доктора флота

— У нас в Киеве с раннего утра во дворе кричали, предлагали свои услуги точильщики, стекольщики, пильщики дров, старьевщики. А если к кому-нибудь приходили гости, то никогда сразу не поднимались наверх в квартиры, а проверяли с улицы, дома ли хозяева: «Манька! Ты дома?» Мама злилась, а мне было смешно, — рассказывал Миша. Если бы его спросили, почему он вспомнил сейчас именно об этом, он бы не ответил. Последние дни в голову лез всякий вздор, всякие пустяки и подробности. Все, что было до войны, стало казаться интересным, значительным и трогательным.

— А мы весело жили, — заговорил Алексей. — Соберемся вечером у кого-нибудь дома, послушаем радиоспектакль, потанцуем «Утомленное солнце» — и айда всей ватагой гулять по городу.

— В нашем классе была очень популярна «бутылочка». Я всегда ждал, что горлышко укажет на Шурку Булавку, а она, как назло, останавливалась против косоглазой Надьки Фигун. — Миша улыбнулся в темноте каким-то своим мыслям.

Мимо промчался очередной состав с ранеными, простреляв освещенными окнами, как пулеметными очередями. Когда промелькнул последний вагон, Миша сказал:

— Если б не бегали от немцев, не было б таких неудач на Дону и Волге. Когда войска отступают, у них всегда огромные потери.

Алексей Сикорский молчал. Еще в Денисовке старшина роты стрелковой дивизии, выведенной для переформирования, рассказал ему, что дивизия за три дня наступательных боев на Калининском фронте потеряла восемьдесят процентов личного состава. Алексей не стал сообщать этого ребятам. У них не было страха перед противником. Одна злость да желание отомстить за все причиненное стране горе.

Главный терапевт Сталинградского фронта бригврач Зайцев смотрел на сидевшую против него на табурете молодую женщину всю в слезах и думал, что ему предпринять. Только что он получил от заместителя командующего фронтом приказание строго наказать военврача третьего ранга — эту самую женщину. Обстоятельства дела были не совсем обычны.

Заместитель командующего фронтом, человек в военных делах многоопытный и смелый, славился среди войск крутым нравом. После его визитов в дивизии и полки многие командиры не досчитывались нашивок на рукавах, а иной раз вместо полка получали роту. Подчиненные побаивались его и старались без крайней нужды не попадаться на глаза. Была у генерал-лейтенанта одна слабость — в свободную минуту любил слушать рассказы об амурных приключениях своих подчиненных. Несколько человек из его окружения при случае старались развлечь генерала такими историями. Неважно, если в них многие пикантные подробности были присочинены или попросту выдуманы. Недавно генерал-лейтенанту рассказали, что у командира одной из дивизий в самом разгаре пылкий роман с молодой врачихой полевого подвижного госпиталя. Генерал вспомнил, что именно на участке этой дивизии противник потеснил наши части, и приказал вызвать женщину к себе. Сопровождать врача начальник санитарной службы фронта приказал ему, главному терапевту. Ничего не подозревающая женщина сняла в приемной шинель, оправила гимнастерку, бросила взгляд на блестящие сапожки и вслед за бригврачом Зайцевым переступила порог блиндажа.

— Капитан медицинской службы Пучкова по вашему приказанию явилась.

— Является только черт во сне, а военнослужащий прибывает, — сказал генерал-лейтенант, отрываясь от бумаг и окидывая взглядом женщину.

Он был еще не стар. Седеющий ежик жестких волос упрямо торчал кверху, лоб и щеки бронзово-красные, губы под светлыми усами сочные, розовые. Женщина ему понравилась. Открытое нежное лицо, чуть полноватые губы, большие карие глаза смотрят прямо и смело.

— Ты что ж это, красавица, мешаешь воевать командиру дивизии? — добродушно спросил он, с удовольствием продолжая рассматривать женщину своими веселыми навыкате глазами.

— Как мешаю? — женщина удивленно смотрела на него. — Не поняла вас, товарищ генерал.

— Не понимаешь, как капитан может мешать воевать полковнику? Слишком долго держишь начдива в постели, а противник тем временем теснит его порядки.

Только теперь Пучкова поняла, что имеет в виду заместитель командующего. Она вспыхнула: лицо, уши, шея мгновенно залились пунцовым румянцем, глаза засверкали. Она сделала шаг к столу, спросила:

— А ты меня за ноги держал?

Главный терапевт обомлел. Он подошел поближе, шепнул женщине на ухо: «Возьмите себя в руки».

Но Пучкову, как выяснилось позднее, коренную чалдонку, уже невозможно было остановить. Она сделала еще несколько шагов к столу, настойчиво повторила, обращаясь к генералу на «ты»:

— Нет, ты ответь!

С немалым трудом Зайцев оттащил Пучкову от стола, спросил:

— Разрешите, товарищ генерал, я сам разберусь и накажу.

Сейчас Антон Григорьевич смотрел на женщину. Еще не остывшая после недавней сцены, Пучкова стояла молча у окна. Грудь ее высоко вздымалась. Тонкие ноздри гневно раздувались. Из больших карих глаз катились слезы, и он на какое-то мгновенье позавидовал командиру дивизии, если все рассказанное о его романе с этой женщиной было правдой.