Докторица

У самой пеленать малыша сил не было, поэтому я только смотрела, как ловко мелькали руки бывалой санитарки, которая мне и показала клеенчатые бирочки на каждой ручке и ножке, где химическим карандашом было выведено "сорок семь", это чтобы детишек не перепутать. Ещё как-то жутковато выглядел залитый йодом кусочек пуповины на животе, но санитарка успокоила, что с пуповиной у нас всё нормально, и что скоро лишнее само отвалится. Тонюсенькие ножки и ручонки, гримасничающая недовольная мордашка, что не дают спокойно поспать после еды, весь какой-то словно обваренный, красный и в морщинах. Жуть какая-то! А санитарка сюсюкает и называет ЭТО – КРАСАВЦЕМ…

Ко дню выписки я уже как-то смирилась. Ещё в первый день меня под ручки отвели на осмотр, и хоть я почти не чувствовала своих ног, но на деревянных култышках как-то дошкандыбала и даже в кресло почти сама залезла. Дни тянулись и тянулись, бесконечные, как путь дервиша в хадже через всю Аравийскую пустыню. Когда я нащупала свой опавший живот, мне чуть дурно не стало. Избавившись от беременности он теперь висел, кажется, если бы я встала, то он бы отвис до коленок, ощущение, что он больше всего напоминает болтающийся вывернутый карман. Успокоила меня, навестившая по заданию всех остальных, Софья Феофановна, оказывается, в ближайшие недели тонус брюшной стенки должен восстановиться и живот вернётся к привычным размерам и форме. И что я вполне могу ему в этом помочь, если буду его массировать и делать физические упражнения. Но просто убивали меня "подкладные" – это такие в полпелёнки куски тряпки, которые нужно было класть под себя в постели и носить, зажимая между ног и это без трусиков, ничего так упражнение?…

Чуть веселее стало, когда в палату положили ещё одну роженицу, которая тоже родила пацана, только на три дня позже меня. Вообще, общаться со Светой было не о чём, она приехала с дедом из своей деревни на рынок расторговать излишки урожая и мясо двух забитых поросят, из-за мяса и ждали, когда похолодает, чтобы по дороге не испортилось. И она была истово уверена, что их Тропарёво, что чуть дальше Черёмушек просто обязан знать любой и каждый, а вот я знать не знала и не считала это для себя большой потерей. Но даже возмущаться у неё не получалось долго. Словопад из её ротика прекращался только во время сна и еды, и эта живая радиоточка, с самыми главными новостями центра мироздания по имени Тропарёво и его окрестностей, создала какой-то странный уют в палате, в котором получалось как-то спокойно разбираться с собой и осознавать себя в новой для себя реальности. В память об этой части жизни у нас дома надолго осталось присказкой глубомысленно-протяжное: "А вот у нас в Тропарёво…"