Доктрина шока. Становление капитализма катастроф

Части живого города нельзя продавать с аукциона, забыв о существовании местных традиций, даже если они кажутся чудными иностранцам… Но это наши традиции и наш город. Долгие годы мы жили под диктатом коммунистов» а теперь открыли, что жизнь под диктатом бизнесменов ничуть не лучше. Мало кто столь же пренебрежительно относится к стране, как они.

Григорий Горин, русский писатель, 1993 г.[636]

Распространяйте эту истину — законы экономики подобны законам техники. Один ряд законов одинаково действует везде.

Лоренс Саммерс, главный экономист Всемирного банка, 1991 г.[637]

Когда президент Советского Союза Михаил Горбачев в июле 1991 года прилетел в Лондон, чтобы впервые посетить саммит Большой семерки, он был вправе ожидать, что его примут как героя. На протяжении предшествовавших трех лет он получил признание на международной арене, покоряя СМИ, подписывая договоры о разоружении и собирая премии мира, включая Нобелевскую премию за 1990 год.

Ему даже удалось нечто совершенно неслыханное — покорить американскую публику Русский лидер настолько ярко опровергал карикатуры на империю зла, что пресса США начала с симпатией называть его Горби, а в 1987 году журнал Time принял рискованное решение объявить советского президента человеком года. Редакторы объясняли, что, в отличие от своих предшественников («горгулий в меховых шапках»), Горбачев был русским Рональдом Рейганом — «кремлевской версией этого великого коммуникатора». Нобелевский комитет благодарил Горбачева за его вклад: «Мы надеемся, что сегодня празднуем окончание холодной войны»[638].

К началу 1990‑х благодаря процессам гласности и перестройки Советский Союз под руководством Горбачева сделал значительное продвижение в сторону демократизации: пресса стала свободной, местные советы, президент и вице президент были выбраны путем голосования, а Конституционный Суд получил независимость. Что же касается экономики, Горбачев думал о смешанной программе с элементами свободного рынка и системой социальной защиты, когда ключевые промышленные объекты остаются под контролем общества; он думал, что на реализацию программы уйдет 10–15 лет. Его целью было построение демократии по скандинавской модели, которая была «путеводной звездой социализма для всего человечества»[639].

На первый взгляд казалось, что Запад также желает, чтобы Горбачев добился успеха, освободив советскую экономику и превратив ее в нечто вроде экономики Швеции. Нобелевский комитет прямо дал понять, что эта премия выражает поддержку его стремлениям — это «рука помощи в нелегкий час». А Горбачев, посетив Прагу, заявил, что не сможет сделать этого в одиночку: «Как альпинисты, связанные одной веревкой, народы мира могут либо подниматься к вершине вместе, либо вместе упадут в бездну», — сказал он [640].

Произошедшее в 1991 году на встрече Большой семерки было полной неожиданностью. Почти единодушно главы государств дали Горбачеву понять, что если он немедленно не обратится к радикальной шоковой терапии своей экономики, они обрежут веревку, и он упадет в пропасть. «Их предложения относительно скорости и методов перехода меня поразили», — писал Горбачев об этом событии [641].

Польша только что прошла первый курс шоковой терапии под наблюдением МВФ и Джефри Сакса, и, по общему мнению премьер министра Великобритании Джона Мейджора, американского президента Джорджа Буша старшего, канадского премьер министра Брайана Малрони и премьер министра Японии Тошики Кайфу, Советский Союз должен был последовать за Польшей и даже совершить переход еще быстрее. После этой встречи Горбачев услышал подобные указания от МВФ, Всемирного банка и других крупнейших кредитных учреждений. Позднее в том же году, когда Россия попросила освободить ее от долгов, чтобы выйти из катастрофического экономического кризиса, страна получила жесткий ответ, что эти обязательства необходимо соблюдать [642]. С того времени, когда Сакс добивался смягчения долговых обязательств и предоставления помощи Польше, господствующее настроение изменилось не в пользу щедрости.