— Да какие там возможности, — водитель поцокал языком и мягко пустил автобус в путь. Я занял место рядом с Эли, он уступил мне сидение у окна, как Леви где-то месяц назад, и почему-то от этого простого воспоминания стало больно.
Я взял телефон и принялся писать Сахарку, я спрашивал, что нам делать, как защититься, как вытащить Леви, как пробраться к культистам незаметно, и где в Йеле они, собственно, находятся. Сахарок последовательно оставлял все мои вопросы без ответа. Я даже не был уверен, что он прочитал два десятка моих сообщений.
— Никакой помощи от тебя, — сказал я. Эли положил руку мне на плечо.
— Все будет в порядке, — сказал он. — Мы разберемся.
Эли улыбнулся мне, и я понял, что он вправду так считает. Впервые за долгое время. Ему просто хотелось что-нибудь исправить. Я обернулся к Лие.
— Эй, серьезно, ты подарила девчонке свою книжку? Ты что натерла страницы сибирской язвой?
Лия вытащила один наушник.
— Не твое дело, Шикарски.
Она помолчала, но я ждал ответа. Наконец, Лия сказала:
— Если девчонке нравлюсь я, она должна быть жесть какой несчастной.
Лия отвернулась к окну, и я последовал ее примеру. Эли говорил:
— Мы посмотрим на план, подумаем, где он. Ничто не мешает нам посмотреть все, если мы будем достаточно незаметными. Главное, чтобы мы успели. Может, этот твой Сахарок еще ответит. На самом деле у нас очень простой план. Он сработает.
— Нам четырнадцать, — сказал я. — Все наши планы априори тупые.
— Даже слово «априори» — тупое.
Мы засмеялись, и я подумал, как отчетливо не хватает рядом Леви. Тоска была почти нестерпимой, в тот момент я знал, что сделаю все, что угодно, чтобы Леви был в порядке.
(Но ведь мистер Гласс вылечит его, этого мистер Гласс хотел. А какой ценой?).
Я смотрел в окно на расплывающиеся янтарные огни фонарей, сквозь которые мы неслись. Крохотные фермочки на окраине мироздания, пустые остановки, провода, струящиеся от башен электропередач — все такое бесконечно унылое, а оттого тревожащее. Казалось, эта дорога никогда не закончится.
— Тебе бы поспать, — сказал Эли. — Еще почти четыре, блин, часа.
— Сон для слабаков, — сказал я, а потом до меня вдруг дошло. Поспать! Поспать это то, что мне нужно! Мой второй информатор после Сахарка существовал теперь исключительно во снах и галлюцинациях. И если уж я отчаялся настолько, чтобы бомбардировать сообщениями параноика, то почему бы не отчаяться настолько, чтобы поговорить с мертвецом? Я закрыл глаза, но сон не шел. Я представлял плавно текущую дорогу с желтым язычком посередине, меня приятно покачивало, но я совершенно не чувствовал, что погружаюсь в забытье, я был слишком взвинчен.
Я не позволял себе открывать глаза и представлял Калева. Я понимал, что все это не имеет никакого смысла, я придумывал реплики за него. Я представлял, что Калев вместо меня сидит у окна, а я — на месте Эли. Его простреленную голову чуть потряхивало от движения, стекло было розовым от его крови, а в остальном — все было нормально. Калев был повернут ко мне так, что казался почти живым.
— Леви в опасности, — говорил я. — И на самом деле мне совершенно непонятно, что делать.
Язык Калева проходился между бледных губ, словно он испытывал невыразимую жажду.
— Ты справишься, — отвечал он мне. Вернее, я сам себе отвечал. — Все, чего тебе не хватает — мотивационной речи от мертвеца. Остальное приложится.
— Нам нужно его найти.
— Нужно. Вы найдете. Йель ограничен по площади. Скажи, что вы пришли, чтобы узнать у ученых мужей, почему есть ядро, а есть периферия, почему Новый Мировой Порядок разделяет богатых и бедных внутри и снаружи.
— Видишь, я все придумываю за тебя. Это так очевидно.
Калев улыбнулся.
— Значит, я не подам тебе никаких идей, а? И со мной совершенно бессмысленно разговаривать.
— Нет, — ответил я. — Не бессмысленно. Я соскучился.
И в этот момент я был таким искренним, каким только может быть человек в полусне.
— Еще я боюсь, — добавил я. Автобус тряхнуло на повороте.
— Ну, — сказал Калев. — Если Леви умрет, может, у его мамки взыграет к тебе компенсаторный материнский инстинкт. А там и до Эдипова комплекса недалеко.
— Да пошел ты. Да пошел я.
Тут Калев обернулся, и я увидел дыру в его голове, кровь вытекала из нее толчками, словно все случилось только что.
— Папаша Леви хочет сделать его таким же, как все они. Человеком, которого ты ненавидишь.
И я понял, что не вкладывал эти слова в Калева, как чревовещатель в куклу.
— Как думаешь? — спросил Калев, улыбнулся шире, обнажая розовые зубы. — Где все должно происходить? Где человек учится убивать миллионы людей одним нажатием кнопки?
— В правительственных кабинетах?
— Раньше.
— В университетах Лиги Плюща для богатых и благополучных, или слишком талантливых, чтобы быть хорошими людьми. Я понял. Но где именно мне найти Леви?
Калев постучал кулаком по своей голове, вернее прямо по дыре в ней. По своему долбаному обнаженному мозгу. Вместо стука я услышал хлюпанье.
— Думай, Макси, думай. Откуда можно узнать, что миллионы смертей — это всего лишь часть нарратива прогресса. Откуда можно узнать, Макси? Где все это есть?