Сейчас у вас может создаться впечатление, что пешие прогулки, лошади, старые автомобили и прочий хлам меня интересуют больше, чем музыка, но это абсолютно не так. Ведь я пытаюсь через музыку выразить себя, передать музыкой свои чувства. Поэтому для начала я должен ощутить нечто и узнать, о чем хочу высказаться. И к соответствующим ощущениям я прихожу не через занятия музыкой, а благодаря повседневной жизни и переживаниям, которые воспроизвожу, улавливая повсюду. В конце концов, как музыкант я не хочу петь о том, как я создаю музыку. Ведь уже существуют некоторые другие рок-группы, в текстах которых постоянно звучит слово «рок-н-ролл».
Для начала я должен что-либо пережить и составить о пережитом свое мнение, чтобы затем иметь возможность воплотить это в музыке.
Иногда я читаю стихотворение или слышу песню, в которых, как мне кажется, выражены мои собственные мысли. Тогда я задаюсь вопросом, почему я никогда так понятно сам не говорил об этом. Я до сих пор не могу самостоятельно сформулировать эти мысли для себя.
Когда я слышу, как они выражены в какой-нибудь песне, я совершенно точно знаю, что имеется в виду. Довольно часто я ощущал, какие сильные импульсы дает мне музыка, насколько она важна в моей жизни и что она уже дала мне все, что у меня есть.
Хоть я и не умею безупречно играть или писать хорошие тексты, но могу предложить музыкальную тему и попытаться помочь уже существующему тексту через музыку. Если хочешь дотянуться до большого количества молодых людей, то это должна быть современная и мощная музыка. Чем жестче музыка, тем лучше, потому что молодежь хочет освободиться от своих родителей. Молодежь хочет иметь собственную музыку и не делиться ею с родителями. И, конечно же, это может произойти только с той музыкой, которую родители не переносят.
Довольно часто я испытывал это на себе. Когда я открыл для себя Rolling Stones, я слушал их у себя в комнате, ко мне зашла мама и стала танцевать – она была в полном восторге от музыки. Она радостно объявила мне, что мой Мик Джаггер того же возраста, что и она. Мне совсем не хотелось считаться с этим, ведь теперь, когда я слушал Stones, я всегда был вынужден вспоминать о своих родителях. Честно говоря, после этого Rolling Stones стали нравиться мне несколько меньше.
В то время я остановился на Dead Kennedys, потому что они играли очень быстро и жестко. И вот что я должен сказать. На мою маму это тоже произвело сильное впечатление, к тому же она объяснила мне, что Джелло Биафра – это общественный активист левого толка, и по этой причине она считает, что и его музыка отличная. Таким образом их музыка была для меня тоже испорчена.
Но самое страшное – это когда родители заявляются на концерт.
Само по себе знание того, что моя мама находится среди публики, меня полностью парализует. Когда однажды я увидел, как она возбужденно раскачивается в такт нашей композиции, до меня дошло, что наша музыка неправильная. Ведь мы, наоборот, делали все, чтобы отпугнуть таких людей, как наши родители. Конечно, я причинял своим родителям сильные страдания, и для меня было бесконечно мучительным, когда они видели меня таким, входящим в образ сумасшедшего панк-музыканта. Ведь они знали, что на самом деле я скорее робкий и скромный. Мне казалось, что иногда я предстаю перед ними обманщиком.
Тогда дома я очень громко проигрывал сольный диск Сида Вишеса[35]
, потому что взрослые не считали его потрясающим, его музыка была гораздо хуже, чем у других панк-групп, и мне самому она тоже не нравилась.Раньше мы считали некоторые группы хорошими только потому, что они умели шокировать людей. Так было с Laibach[36]
. Когда мы услышали их, то сразу пришли в полный восторг. Тогда мы живо представили себе, как было бы, если бы эту музыку могли исполнять и другие. Мы торжествующе ездили повсюду с их кассетой, но уже после двух песен даже нашей группе это начинало действовать на нервы. Зато этот грохот не нравился нашим родителям.Мы все время были в поисках новой музыки. Некоторые из наших друзей регулярно слушали радиопередачи Джона Пила[37]
и записывали фрагменты или целые передачи на кассеты. Когда мы наведывались к ним, то в тишине слушали кассеты и потом долго вели разговоры о музыке. Если кто-то получал с Запада новую пластинку, он сообщал об этом всем, и мы встречались у него дома. Тогда торжественно проигрывалась вся пластинка. Все мы сидели молча и напряженно слушали. Ни одна деталь не ускользала от нашего внимания. Если бы музыканты знали, как высоко мы их оцениваем и насколько серьезно воспринимаем, они, несомненно, были бы очень рады. Это было похоже на дегустацию какого-нибудь поразительного блюда.