Доленго. Повесть о Сигизмунде Сераковском

- Мистер Герцен, несомненно, будет очень рад видеть у себя соотечественников, - сказал Трюбнер. - Может быть, господам не известен адрес мистера Герцена?

Они отпустили кеб и пошли пешком, купили по зонтику, которые тут же Пригодились, ибо снова полил короткий, но сильный дождь. После какой-то улицы с рядами дорогих магазинов они попали в злачные торговые ряды на окраине, где продавали буквально все, включая полугнилые ягоды и позеленевшее вареное мясо: их отдавали совсем дешево. Кусок такого мяса купил за несколько пенсов какой-то оборванец с трясущимися руками и тут же на улице с жадностью съел его.

- Боже мой, и это в богатой, процветающей Англии! - воскликнул Сераковский.

К Герцену они поехали на следующий день, к вечеру.

- Сказать откровенно, я немного трушу, - признался Обручев.

- Я тоже, - ответил Зыгмунт. - Но согласитесь, что быть в Лондоне и не повидать Герцена - немыслимо!

- Тем более, если он нужен по делу.

Кучер, которому они назвали улицу, где жил Искандер, долго вез их через город на окраину и остановился у громоздкого дома.

- Вот и приехали, - сказал кучер. И тут же пояснил удивленному Зыгмунту: - Русские ездят сюда только к мистеру Герцену... О, премного благодарен, сэр, - воскликнул он, получив монету.

На звонок открыл дверь лакей в коротких штанах и плюшевом красном жилете и, нисколько не удивившись незнакомцам, попросил их пройти в соседнюю комнату. Оттуда вышел, услышав русскую речь, человек лет пятидесяти, с львиной гривой седеющих волос, спадавших на плечи.

- Здравствуйте, здравствуйте! С кем имею честь? - Внимательные темные глаза Герцена смотрели приветливо, будто встреча с неизвестными, невесть зачем явившимися людьми доставляла ему огромное удовольствие.

Сераковский и Обручев назвались.

- О вас обоих я слышал от Николая Гавриловича, который был у меня в июне прошлого года... Рад, сердечно рад.

Они вошли в огромный, как танцевальный зал, кабинет. В углу с книгой в руках сидел мужчина с чисто русским, окаймленным густой бородой лицом.

- Знакомьтесь, пожалуйста, - сказал Герцен. - Это мой друг Николай Платонович Огарев.

Огарев встал и молча поклонился гостям.

Герцен забросал прибывших вопросами - что теперь в России, каково настроение общества, близко ли освобождение крестьян, как Польша и зачем пожаловали уважаемые земляки в Лондон. Узнав, что Зыгмунт приехал на статистический конгресс и должен поставить там вопрос о телесных наказаниях, которого нет в повестке дня, сразу же проникся к Сераковскому сочувствием и взялся помочь.

- Боже мой, ведь об этом же писал Белинский. Очень, очень важный вопрос! Сделать битую Россию небитой - после освобождения крестьян это самое главное.

Еще несколько раз звонил колокольчик и лакей, приоткрыв дверь, докладывал по-французски, кто пришел, но пришедшими, должно быть, занимались домашние Герцена, потому что в кабинет никто не заходил.

- В Польше зреют революционные силы. Поверьте мне, вот-вот она взбурлит... Как же поведут себя расквартированные в ней войска? Что ответите на это вы, господа офицеры? - спросил Герцен.

- Все будет зависеть от пропаганды в армии, - сказал Обручев.

- И кто же займется этой пропагандой? - продолжал Герцен. - Есть такие люди в России?

- Люди есть, Александр Иванович. Двоих из них вы видите перед собой. Россия до сих пор не может простить царю поражения в Крымской войне. Крестьяне тоже возбуждены до крайности. Они ждут реформ.

Поздно вечером пили чай. В столовой собралось много народу - русских, поляков, англичан, был какой-то итальянец, но по установившейся конспиративной привычке Герцен ни с кем не знакомил вновь прибывших. Сераковский, вначале слегка робевший, стеснявшийся и самого Герцена, и незнакомого общества, постепенно освоился, разговор стал непринужденнее...

Засиделись до полуночи. Хозяин оставлял гостей ночевать, но Сераковский и Обручев сочли это неудобным.

- Напрасно, напрасно, - сказал Герцен. - Прошу вас заходить впредь ко мне совершенно запросто. Что касается вашего вопроса, Сигизмунд Игнатьевич, то, пожалуйста, держите меня в курсе дел. И вообще, вам стоит повидаться с лордом Пальмерстоном. Это один из самых главных организаторов конгресса, и он вас, конечно, примет, как представителе России.

Два следующих дня Сераковский посвятил осмотру Лондона. Обручев был занят, и Зыгмунт ходил один; время у него было: до открытия конгресса оставалось около месяца. Свое выступление перед делегатами он подготовил еще в Петербурге и теперь лишь мысленно исправлял его, а однажды даже произнес доклад вслух - в знаменитом Гайд-парке. На странного оратора никто не обратил ни малейшего внимания, как и на многочисленных боксеров, которые на соседней лужайке в кровь разбивали друг другу физиономии. Дородный, с пышными бакенбардами полисмен, в похожем на ливрею синем кафтане с серебряными пуговицами, равнодушно наблюдал происходящее, заложив за спину руки.

На третий день, утром Сераковскому вручили письмо в великолепном конверте. Внутри находился пригласительный билет на раут, назначенный на ближайший четверг - "дома у леди Пальмерстон".