Доленго. Повесть о Сигизмунде Сераковском

Все это было занятно, но Сераковский с нетерпением ждал начала работы секций, и не всех тести, а лишь пятой, занимавшейся военной статистикой. Председатель секции, холодный и надменный лорд Стенгоут, с которым разговаривал о Зыгмунте Пальмерстон, предложил назначить Сераковского одним изз секретарей секции. Предстояло обсудить вопрос о состоянии здоровья в войсках и статистике лошадей. Зыгмунт взял слово одним из первых, он не мог ждать, пока достопочтенные ученые мужи наговорятся о состоянии конского поголовья в армиях разных стран. Он начал, не отклоняясь от программы, о здоровье солдат, но тут же поставил это в прямую зависимость от свирепости телесных наказаний. В России, Австрии, Англии - всюду налицо это зло!

- Простите, мистер Сераковский, - поправил его лорд Стенгоут, - в моем государстве телесные наказания уничтожены еще в прошлом году.

- Неправда! - Сераковский горячился. - Разрешите напомнить уважаемому председателю приказ герцога Кембриджского, где сказано, что второй класс ваших солдат подлежит телесным наказаниям!

Месяц, проведенный в Лондоне, Зыгмунт недаром посвятил знакомству с английским военно-уголовным законодательством.

Лорд Стенгоут смутился.

- О, уважаемый коллега понимает не только дух, но и знает букву наших законов! Очень похвально.

- А разве не позорит просвещенную страну, - продолжал Сераковский, предложенная одним английским юристом машина для механической порки людей?! А это сообщение? - Он достал газету. - "Вчера одна достопочтенная содержательница пансиона в Лондоне за незнание арифметики так долго секла своего ученика, что засекла до смерти".

Дерзкие реплики Сераковского подлили масла в огонь. Увидев, что русский представитель знает немало из того, что хотели бы скрыть, многие делегаты стали откровеннее.

- Да, нам стыдно, что телесные наказания у нас еще существуют, признался английский полковник Сейкс. - Либеральная и гуманная Англия до сих пор не может отделаться от линьков на флоте!

- А наш последний билль, по которому муж, уличенный в нанесении побоев жене, подвергается не только тюремному заключению, но сверх того получает от пятидесяти до полутораста ударов плетью!

- По-моему, это справедливо! Идея талиона - воздаяние равным за равное, - заметил галантный француз Легоа.

- Телесные наказания противны во всех случаях! - возразил Сераковский. - Во всех без исключения случаях они - зло!

Дискуссия продолжалась ровно до часу дня, когда педантичный председатель на полуслове оборвал очередного оратора, объявив, что время заседания истекло.

- Я был бы весьма признателен мистеру Сераковскому, - сказал лорд Стенгоут, - если бы он к утру представил свой проект для утверждения его на общем собрании конгресса.

Остаток дня Сераковский писал записку о необходимости повсеместной отмены телесных наказаний в армии. Вернувшийся поздно вечером Обручев нашел его в состоянии крайнего возбуждения.

- Николай Николаевич, ничего не получается, все пропало! Я не могу связать двух слов.

- Прежде всего успокойтесь, Сигизмунд Игнатьевич. Скажите, что вы пишете и что у вас не получается?

- Да записка же! Документ об отмене шпицрутенов, палок, розог, линьков... Завтра его должны утверждать...

- Хорошо, читайте, что вы написали.

Вокруг, на столе и на полу, лежали исчерканные листы бумаги, и Сераковский с трудом находил нужные.

- Прекрасно... то, что вы мне прочли, звучит весьма убедительно, сказал Обручев.

- Вы думаете? А вдруг я что-то упустил? Надо еще обязательно посоветоваться с Герценом.

- Сейчас? На дворе ночь, и Александр Иванович, наверное, спит.

- Ничего, я все равно поеду и разбужу его. Отмена телесных наказаний - проблема настолько важная, что можно поднять с постели даже самого Герцена!

В доме Герцена было темно, и Сераковскому пришлось долго звонить, пока не вышел со свечой в руке заспанный лакей.

- Но мосье спит!

- Не беспокойтесь, я разбужу его сам. - Зыгмунт поднялся на третий этаж и постучал в дверь спальни. - Прошу прощения, Александр Иванович, но вопрос не терпит ни малейшего отлагательства, и я вынужден побеспокоить вас среди ночи. Завтра, нет, уже сегодня к восьми утра я должен отдать эту записку на строжайший суд конгресса... Нет, нет, вы не поднимайтесь, я сяду возле постели и прочитаю.

Герцен слушал внимательно. Изредка он вставлял замечания, и Сераковский тут же вносил их в текст.

- Но в общем, Сигизмунд Игнатьевич, все в полнейшем порядке. Многое изложено просто отлично. Повторите, пожалуйста, вот это. - Герцен показал карандашом, что бы хотел услышать еще раз.