Ну а что же наш будущий герой Дмитрий Иванович? Конечно, его судьба была счастливой, ибо с детского возраста, когда он унаследовал Московское княжество, его окружали испытанные временем преданные бояре, служившие еще его дяде и отцу, во главе с митрополитом Алексием. Первые шаги юного князя, зафиксированные летописцами, были, безусловно, продиктованы этими мудрыми, но достаточно скромными советниками, которые, насмотревшись на непрекращающиеся княжеские междоусобицы в Твери, Нижнем Новгороде, Рязани, решили связать свою судьбу и свое благополучие с потомками младшего сына Александра Невского, вот уже четвертое поколение возводившими практически с нуля родовое княжество, так привлекавшее переселенцев с Южной Руси, Литвы и даже Орды. Кто, как не бояре, добыли ярлык на владимирское княжение сначала у ордынского хана Мюрида (1362 г.), а через год и у хана Мамаевой орды Абдуллы? Кто, как не бояре московские, посадив молодого князя на коня, повели в 1363 году свои полки против Дмитрия Суздальского, вознамерившегося закрепиться на Владимирском столе, а потом и на князей ростовского, стародубского, галицкого? Кого-то они сделали «подручниками» своего князя, а кого-то изгнали из городов, утвердив там наместников великого князя. Это они: бояре московские, митрополит Алексий и игумен Сергий Радонежский урядили тяжбу Дмитрия Суздальского и его брата Бориса за Нижний Новгород, вследствие чего Дмитрий, получив Нижний Новгород, в 1365 году отказался в пользу московского князя от очередного ярлыка на Владимир, присланного ему из Орды, и отдал ему в жены свою дочь Евдокию. А мог ли Дмитрий Иванович без деятельной помощи своих бояр и бояр, пришедших к нему на службу из Южной Руси, затеять и осуществить такой грандиозный проект, как строительство первого на Москве каменного кремля? Кремля, который за пять лет (1368–1372 гг.) выдержал три «литовщины».
Пользуясь безусловной поддержкой митрополита, руководившего всеми православными епархиями на Руси, Дмитрий Иванович, по примеру своего наставника, взял на себя не просто миссию третейского судьи в спорах удельных князей, а роль старшего князя, чье решение было обязательным для всех. Если же кто-то не соглашался с его мнением, то он не останавливался и перед тем, чтобы послать свои полки на ослушников. Однажды (1372 г.) он на время согнал со стола Олега Рязанского, а князя Михаила Тверского принудил (1375 г.) подписать договор, в котором тот признавал Дмитрия Московского своим «старшим братом» и отказывался от притязаний на великокняжеский стол.
Мы уже говорили, что особую роль в первые годы правления Дмитрия Ивановича играла Православная церковь, проводившая последовательную политику на слияние в единое государство всех людей, говорящих на русском языке и исповедующих единую православную веру. Для митрополита это было очевидным и привычным; близка и желанна была эта идея князю московскому; не понимали этого лишь удельные князья, считавшие себя независимыми от великого князя, а потому и не гнушавшиеся ориентироваться кто на Запад, а кто и на Восток. Если смиренные речи и увещевания не вразумляли несговорчивых «самостийников», то митрополит и его региональные архипастыри применяли подчас совершенно нетрадиционные меры воздействия. Так, Сергий Радонежский, посланный в Нижний Новгород для примирения Дмитрия и Бориса Константиновичей, встретив непонимание и чрезмерную гордыню со стороны Бориса («Князей судит Бог», — говорил он), пошел на закрытие там всех церквей (1365 г.). Митрополит Алексий благословил арест Михаила Тверского, отказавшегося от мирного и справедливого разрешения имущественного спора со своими дядей и братом (1368 г.), он же проклял князя смоленского, принявшего участие в «первой литовщине», по жестокости мало чем отличавшейся от татарских набегов. Нужно отдать должное этим архипастырям за то, что все это они делали, акцентируя внимание не на себе, а на великом князе, чьим словом и именем они действовали. Правда, возмужав, Дмитрий Иванович все больше и больше тяготился этой, как он считал, чрезмерной опекой. Видимо, поэтому не прислушался к мнению умирающего митрополита и не послал на поставление в Константинополь Сергия Радонежского, опасаясь, что в тени этого авторитетнейшего церковного деятеля так и останется на вторых ролях. Вместо него он отправил своего духовника, лояльного ему Митяя.