Долг

Петунья смотрит на него, словно говоря «а тебе-то что?».

— Куда ты идешь? — спрашивает он. — Хочешь зайти?

— Просто прогуливаюсь по дороге домой, — отвечаю я. — Я бы с радостью, но, уже поздно.

— Мы - ночные пташки. Вообще-то, ты мой кузен и живешь в квартале от меня. Мой дом - твой дом.

— К сожалению, это не работает в обратном направлении.

— Да, — говорит он, проводя рукой по челюсти. — Мисс Шипли обязательно стала бы тыкать меня лицом в свой розарий, — он указывает головой на свою квартиру. — Пойдем. Не могу предложить тебе пиво, но у меня много чая.

— Все равно я уже достаточно выпил, — говорю ему и следую за ним и собаками в здание, благодарный, что получил отсрочку от собственного одиночества. Несколько ночей я нахожусь во власти собственного мозга и ужаса снов, и могу сказать, что эта ночь складывается так же, как и всегда и ведет меня туда же.

Если честно, я не очень хорошо знаю Лаклана. В некоторых семьях кузены действительно близки. Люди, которые понимают вас, потому что вы все связаны одной сумасшедшей семьей. Но, в случае с моими двоюродными братьями, мы встречались вместе лишь когда были детьми, и то только по праздникам. Я вырос в Глазго с родителями, братом Малом и с сестрой Мейзи. Как я сказал Джессике, мы выросли на неправильной стороне дороги. Мой отец был суровым, холодным, авторитарным человеком, который больше всего любил играть в азартные игры. Большую часть времени, независимо от того, какие деньги отец зарабатывал, пока работал на фабрике, участвовал в скачках, играл на игровых автоматах или где-то еще, где у него был шанс выиграть, пусть даже этот шанс был ничтожно мал, мы жили в трущобах.

Шансы всегда были малы.

В то время как у Лаклана было тяжелое детство, его усыновили в Эдинбурге. Мои тетя и дядя, и мой кузен Бригс - прекрасные люди, но они вышли из привилегированного общества. Жили той жизнью, которой я никогда не знал. Даже у Лаклана теперь есть деньги, он заработал их сам, благодаря своей карьере.

Еще у меня есть другие тетя и дядя. Они не такие милые и смехотворно богаты. Их два сына, Брэм и Линден, живут сейчас в Штатах, в Калифорнии.

Моя семья оказалась черной овцой, но я не переживал по этому поводу. Я не часто общался с ними, вместо этого мы просто держались рядом с людьми, которые нас понимали. К счастью, несмотря на то, что мы росли в опасной части Глазго (что говорит о многом), в конце концов, мы смогли подняться на ноги. Мейзи занимается благотворительностью в Африке, а Мал - успешный фотограф.

И есть я. Я до сих пор не знаю, что собой представляю, не говоря уже о том, кто я.

Но мне повезло. Когда я оказался в Эдинбурге, в основном из-за Джессики, я позвонил Лаклану (Бригс работает профессором в Лондоне) и попытался снова наладить связи с семьей. Я знал, что Лаклан, по крайней мере, поймет меня, даже если он не знает всей истории.

Он знал о мисс Табите Шипли, которая жила на соседней улице, она поклонница регби и каждую неделю приносила ему цветы. Стоило ей упомянуть, что ее арендатор съехал, а Лаклан знал, что мне нужно место, где я мог бы жить, он почти сразу же все устроил.

Я все еще не уверен, понравился ли я ей, но это хорошая квартира и первый шаг по возвращению к нормальной жизни.

Второй шаг к нормальной жизни? Ну, я надеялся, что, когда найду Джессику, получу ответ.

Но сейчас у меня еще больше вопросов.

И первый: когда я снова увижу ее?

Глава 3

Джессика

— Что ты делаешь? Ты должна быть на правой полосе.

— Я не могу перестроиться в правую полосу, там идиотский грузовик.

— Если не сделаешь какой-то умный манёвр, мы опоздаем

— Съеду на следующем съезде, он приведёт нас на А7. Мы не опоздаем.

— Не опоздаем? Мы всегда чертовски опаздываем.

— Женщина, ты можешь хоть две секунды помолчать?

— Мне так жаль, Джесс.

Боковым зрением я вижу, как сестра поворачивается на пассажирском сиденье, чтобы посмотреть на меня, но я продолжаю смотреть в окно. Сегодня мир серый, каменные фасады Эдинбурга сливаются друг с другом, чередуясь с вывесками магазинов, газетных киосков и маникюрных салонов.

Кристина и ее муж Ли везут меня в Эдинбургскую королевскую больницу для еще одной встречи с доктором. Все надеются, что эта встреча будет последней перед тем, как мне снимут гипс. Но я напугана.

Прошлой ночью я плохо спала. Ворочалась и не могла уснуть, и когда, наконец, заснула, сны были ужасны.

Они всегда одинаковы и снятся мне все чаще и чаще. Я брожу по Эдинбургу одна среди ночи. Опускается туман, и, как в мрачном фильме, все в черно-белых тонах. Булыжники старого города сияют так, словно покрыты кровью. И запах, чего никогда раньше в снах не было. Металлический и обжигающий, как свежая рана.

Я быстро иду на своих идеальных ногах, и убеждена, кто-то следит за мной. Поворачиваю за угол и ныряю в переулок, который, по мере того, как я иду дальше, все сужается и сужается. Туман клубится непонятно откуда.

В конце концов, передо мной появляется туман, плавающая белая стена, через которую я пройти не могу, и мне приходиться развернуться.

Только на другом конце стоит мужчина, у него в руках ружье.