Долг

— Ну, я не могу ходить без костылей, — говорю ему, защитное тепло растет в груди. — И как только на следующей неделе снимут гипс, кто знает, какой женщиной после этого я буду? Мне могут потребоваться месяцы, чтобы снова научится ходить без какой-либо помощи, и я все равно никогда не буду прежней. Я никогда не смогу сделать все эти гребаные вещи, которые я когда-то считала само собой разумеющимися.

Он немного наклоняет голову, оценивая меня сквозь длинные темные ресницы.

— Самое время.

— Самое время для чего? — практически рявкаю я.

Он кивает в мою сторону.

— Для этого. Расскажи мне, как ты на самом деле себя чувствуешь. Ты смелая, Джессика, как я уже сказал. Но эта смелость скрывает что-то в равной степени болезненное и мощное.

Проклятый наблюдательный наглец.

Я громко вздыхаю, словно все это время задерживаю дыхание, и не смотрю ему в глаза.

— Прости.

— Не стоит. Я рад, что увидел часть тебя настоящей.

— Я все время была настоящей, — быстро указываю я, хотя это отчасти ложь.

— Я знаю, — мягко говорит он. — Но у всех есть оболочка. Я просто счастлив, что увидел то, что есть под ней.

В его словах слышится подтекст. Слишком плохо, что эта идея не приводит меня в ужас.

Я меняю тему разговора.

— Так ты говорил, что раньше был механиком. И хочешь открыть свой собственный магазин. Такое чувство, что есть какая-то недостающая часть. Чем еще ты занимаешься? Что еще делал?

— Я много путешествовал, — говорит он, поглаживая свой бокал с пивом. Я обращаю внимание на его руки и то, как он хватает стекло. И ненадолго представляю себе, как эти руки сжимают мою грудь, и как будут ощущаться на моей мягкой коже.

Вау, Джесс, попридержи коней.

Я прочищаю горло.

— Ездил в какие-то в интересные месте? — спрашиваю я, зная, что он говорил об этом довольно расплывчато.

— Интересные, да. Вернусь ли я обратно? Мне потребовалось большая часть жизни, чтобы понять, кочевая жизнь не для меня.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать восемь, — отвечает он.

— И ты путешествовал большую часть своей взрослой жизни?

Он кивает, и его глаза путешествуют по узорам на стенах, словно он что-то ищет.

— Да. Шотландия - дом. Я почувствовал, что пришло время начать все заново.

— Быть ответственным.

— Что-то в этом роде, — говорит он, глядя теперь на меня и слегка улыбаясь. — Мы не можем избежать ответственности перед собой. Или другими.

Ему не нужно напоминать мне об этом. Прежде всего, если бы я не ощущала ответственность за Кристину, не уверена, что жила бы в Эдинбурге. Я люблю этот город, но в последнее время, даже до происшествия, у меня была сумасшедшая идея собрать вещи и уехать. Сбежать и начать все с начала. Теперь, как никогда раньше, я ощущаю себя привязанной к этому месту, словно я раненное животное с одной ногой в капкане.

К счастью, Кейр меняет тему на более безобидную. Мы говорим о погоде и о том, что никто из нас не видел большую часть Шотландии, за исключением Эдинбурга, Глазго и Абердина. Мы говорим о регби, о том, как его кузен Лаклан был одним из звездных игроков в Эдинбурге (и если он тот парень, о котором, я думаю, матерь божья, он горячий. Полагаю, горячие шотландские гены распространяются на всю их семью).

Затем мы говорим о татуировках, потому что у вышеупомянутого Лаклана их очень много. Я упоминаю русалку, которую я набила вокруг лодыжки. Которую, к сожалению, я, вероятно, никогда не покажу снова, учитывая, что она нарисована на моей раненой ноге, и слова Ральфа Уолдо Эмерсона «Никогда не теряйте возможность увидеть что-нибудь прекрасное» на ребрах. Кейр говорит мне, что у него есть несколько штук, но ведет себя очаровательно скрытно, не рассказывая подробности о них.

— Что ж, это несправедливо, — говорю ему, тяжело ударяя ладонью по столу. — Я только что рассказала тебе о своих.

Он допивает свое пиво и вытирает рот ладонью.

— И это была твоя ошибка.

— Дай угадаю, поясница? Племенная татуировка в нижней части спины? — дразню я.

— Тебе придется найти их самостоятельно, — говорит он. Голос его низкий и грубоватый, от чего у меня на затылке волоски встают дыбом.

Я начинаю чувствовать себя не в своей лиге. В тот момент, когда я поправляю ноги, боль поражает меня, сразу же напоминая мне, кто я.

— Вероятно, я скоро пойду, — поспешно говорю ему. Время пролетело, и в баре стало тихо, лишь один мужчина разговаривает с барменом.

— Ты легко сдаешься, — замечает он, разочарование написано у него на лбу.

Я хмурюсь.

— Относительно чего?

— Относительно моих татуировок, — говорит он. — Тебе не любопытно.

— Мне любопытно, я просто...

— Я тебя испугал.

Быстро качаю головой, ненавижу, что он снова оказывается прав.

— Нет, ты меня не напугал. Я...

— Почему бы тебе не поужинать со мной? — прямо спрашивает он.

Теперь я ошеломлена. Мне так же должно быть страшно, но я ощущаю тепло от этого приглашения.

— Хм, я так не думаю, — понимаю, что отвечаю ему.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь, — говорит он мне. — Знаю, ты только что закончила отношения. И в курсе, что тебе не нужны еще одни. Понимаю, что тебе не любопытно узнать о моих татуировках самостоятельно. Я все понимаю.