Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

На другой день вечером зашел офицер. Попросил срочно одеться. Добрались до станции. Через несколько часов мы уже были в Тарту.

Потом мне рассказали, что на первом же заседании конференции Л. Б. Красин сделал заявление: на эстонской границе остался сотрудник советской делегации Умблия, у которого находятся полномочия делегации, и поэтому необходимо обеспечить его прибытие в Тарту.

Во время переговоров эстонская делегация предъявила большие денежные и территориальные претензии. Отправляясь во время перерыва переговоров в Москву, я взял с собой несколько экземпляров заверенной обоими секретарями стенограммы заседания, где были зафиксированы эстонские претензии, и ознакомил с ними эстонских пограничных офицеров.

На очередном заседании эстонская делегация обвинила меня в том, что я веду противоэстонскую агитацию. Однако им было заявлено, что передвижение сотрудников нашей делегации производится под наблюдением и контролем должностных лиц Эстонии, и если эти лица вступают в разговор с нашими сотрудниками, которым приходится отвечать, то это не может быть квалифицировано как пропаганда.

Как же было дело?

Эстонские пограничные офицеры, не зная правды, как-то высказали свое возмущение нами. Я разъяснил, что не мы предъявляем Эстонии необоснованные претензии, наоборот, советской стороне предъявляют совершенно несуразные требования, в том числе о 50-миллионных репарациях золотом, о границах по реке Неве и прочее.

Когда пограничники ознакомились со стенограммой заседания, они поняли, что их обманывали. Я считал, что такая информация на пользу делу.

В начале 1920 года был заключен мирный договор с Эстонией. По условиям мирного договора в обеих столицах на взаимных основах учреждались миссии. В Таллине учреждалось представительство Центросоюза РСФСР с дипломатическим статусом, а в Москве — эстонская репатриационная комиссия.

Главой нашей миссии в Таллине был утвержден Гуковский. Меня назначили сотрудником миссии. Эстонская охранка несколько раз подсылала к нам провокаторов и шпиков, которые, назвав себя коммунистами, просили помочь им переправиться нелегально в Россию. Эстонская охранка в Таллине усиленно «ухаживала» за нами, и часто приходилось играть со шпиками в прятки. Очень хотелось повидать некоторых своих знакомых, но, помня случившееся после моего первого визита к знакомым в Тарту, я понимал, что подводить людей нельзя. Приходилось действовать крайне осторожно.

Все же «игра» со шпиками привела к тому, что министр иностранных дел Эстонии попросил советского посла Гуковского о моем отъезде из Эстонии, и в начале марта 1920 года я вернулся в Москву, где был назначен заведующим отделом виз и паспортов наркомата. Больше мне уже не пришлось возить дипломатическую почту.

А теперь страничка воспоминаний о В. И. Ленине.

В первый раз я слышал Владимира Ильича 1 мая 1917 года на Марсовом поле в Петрограде. Слышал и его выступление у особняка Кшесинской. В Москве же, когда я работал шифровальщиком-секретарем наркома и сопровождал Г. В. Чичерина на заседания Совнаркома, мне часто приходилось видеть и слышать В. И. Ленина. Давала мне эту возможность и работа секретарем партячейки НКИД.

А в июле 1918 года, во время мятежа левых эсеров, мне довелось выполнить поручение Владимира Ильича.

Когда начался мятеж, я находился в Большом театре на происходившем там съезде Советов, и, как только стало известно, что убит германский посол Мирбах, я помчался в Кремль, полагая, что там, наверное, находится Чичерин и могут быть поручения.

Предъявив свой постоянный пропуск в здание Совнаркома, я прошел в секретариат Ленина. Здесь меня встретил Л. М. Карахан и просил никуда не уходить. Пробыл там почти до 12 часов ночи. Много раз открывалась дверь кабинета Владимира Ильича, и я слышал доносившийся оттуда разговор. В эти часы пульс рабочего правительства был особенно напряженным. Непрерывно раздавались телефонные звонки, отправлялись телеграммы, входили и выходили народные комиссары.

Наконец вышел Карахан и подал мне пакет. Он попросил немедленно поехать на Знаменку в военный комиссариат и отдать пакет (в нем было письмо Ильича) по назначению. Кроме того, меня просили проверить все посты от Знаменки до посольства.

Когда мы выехали из Троицких ворот, нас остановил находившийся тогда в Москве венгерский революционер Бела Кун и радостно сказал:

— Все хорошо идет. Наши уже выгнали мятежников из почтамта!

На обратном пути проверяли посты. В каждом по 4–5 красногвардейцев. Все были начеку.