Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

— Да, задача… — проговорил Н. И. Подвойский. — Ни здесь, ни в генштабе надежного человека, знающего немецкий, мы, пожалуй, не найдем. Все старое офицерье. Свяжитесь лучше с моряками.

Но и в Адмиралтействе нужного человека в короткий срок не нашлось. Баландин решил ехать. В пути ведь наверняка встретятся штабы, солдатские комитеты.

…Варшавский вокзал. 24 февраля 1918 года. Десять часов утра. Экстренный поезд из одного вагона и паровоза отправляется на Лугу. По линии летят срочные телеграммы: «Экстренный „Б № 401“ пропускать вне очереди».

В Лугу прибыли около двух часов дня. Вокзал, железнодорожные пути были забиты войсками, отступавшими с фронта. А где сейчас фронт? Никто не знал. Баландин отправился к дежурному по станции, а коменданту поезда Приходько сказал:

— Приведите кого-либо из лиц командного состава, знающих немецкий. Обойдите эшелоны, наверняка найдутся.

По прямому проводу Баландин связался со станцией Струги-Белые. Путь до той станции — так сообщили — пока свободен, а что дальше — никто не знает.

— Вот, привел! — встретил его комендант поезда, когда Баландин возвратился в вагон.

На скамье сидели двое в грязных, потрепанных солдатских шинелях — заросшие окопники. Напуганные, они не понимали, за что, собственно, их арестовал матрос… Начали жаловаться:

— Сняли нас с эшелона и повели сюда. А что мы плохого сделали?

Первое, что пришло в голову Баландину: куда с такими «переводчиками» являться? Немцы примут за самозванца и даже не выслушают. И все же стал объяснять солдатам: нужны люди, знающие немецкий. Он, чрезвычайный курьер, едет с поручением товарища Ленина. Если у солдат есть хоть капля революционной совести…

Один из задержанных, начиная наконец понимать, в чем дело, веселеет:

— Совесть-то у нас есть. Но кроме еврейского и русского языка, никаких других не знаем! Ей-богу, не знаем.

— Как же быть? Вот чертовщина!

…Чем дальше от Луги, тем поезд идет медленней. На каждом полустанке задержки. Дорога однопутная. А встречные эшелоны рвутся напролом. Здесь хозяева уже не железнодорожники, а те, что стоят с пулеметами на паровозах.

— Как продвигается наш курьер? — Владимир Ильич требует точного доклада.

Вечером на стол Ленина ложится телеграмма: Поезд «Б № 401» с курьером в 18 часов 52 минуты проследовал станцию Серебрянка.

— Медленно. Принять меры! Требовать беспрепятственного продвижения!

Около восьми часов вечера экстренный с курьером прибыл на станцию Струги-Белые. Здесь Баландин узнал, что русские войска только что оставили Псков. Командование Северным фронтом следует с войсками. Оно находится в Торошино и пытается организовать оборону на новом рубеже. Штаб 12-й армии — здесь, на станции Струги-Белые.

— А нет ли здесь товарища Нахимсона?

Баландин знал, что Семен Михайлович Нахимсон, давний большевик-подпольщик, был эмигрантом, учился в Берне, владеет языками, он член ВЦИК, возглавляет исполком солдатских депутатов 12-й армии.

К счастью, Нахимсон оказался в Стругах-Белых. Баландин, найдя его, рассказал о том, что решено в Питере, о своей миссии и затруднении с солдатами-«переводчиками», приведенными Приходько.

— Ну и курьез! — рассмеялся Нахимсон. — Я поеду с вами.

Солдат тотчас отпустили.

Около девяти часов вечера поезд достиг станции Торошино. Тут встретился главком Северного фронта Позерн.

— Войска продолжают отступать. Петроград безусловно в опасности, — сказал главком. — Подписание мира — спасение для столицы.

Он предупредил, что дальше можно следовать только на лошадях, ибо железнодорожный мост на станции Торошино взорван.

Баландин и Нахимсон достали лошадей, розвальни и двинулись дальше.

«Ни минуты промедления!» Но что поделать, если все дороги забиты войсками. Они бросают все на своем пути — артиллерию, пулеметы, лошадей.

От Торошино до Пскова всего восемнадцать километров. Но ехать пришлось всю ночь. В Псков добрались на рассвете, около 8–9 часов утра.

На центральной площади стоял немецкий регулировщик. Нахимсон спросил, как найти старшего воинского начальника. Солдат безучастно ответил:

— Ищите у вокзала.

Старшим воинским начальником оказался командир батальона. Минувшим вечером он первым вошел в Псков. Нахимсон прочел, переводя на немецкий, удостоверение Баландина. Услышав имя Ленина, командир батальона воскликнул:

— О, о!

Трудно было понять, что это означало. Но всем своим поведением немецкий офицер выказал удовольствие, что оказался в роли человека, неожиданно причастного к межгосударственным делам. Офицер пригласил курьера и переводчика сесть.

— Мы уполномочены передать наш пакет германскому воинскому чину в ранге не менее чем командующий армией, — на ходу сочинял Баландин. — При этом мы должны получить его согласие и обязательство самым срочным образом доставить послание Советского правительства в Берлин.

Баландин говорил медленно, выбирая слова, которые могли звучать достаточно дипломатично. Нахимсон последовательно переводил, придавая своей речи на немецком еще более дипломатические оттенки.

Подумав, немецкий офицер ответил: