В тот же день мы вертолетом полетели на восток, перевалили через заснеженные горы и приземлились на передовой оперативной базе Тиллман, которая расположена на высоте приблизительно 6000 футов[59]
на востоке Афганистана, всего в нескольких милях от границы с Пакистаном, в зоне основного «коридора» проникновения талибов на афганскую территорию. Когда мы приземлились, я не мог не вспомнить, что чуть более двадцати лет назад, в качестве заместителя директора ЦРУ, был на пакистанской стороне границы, смотрел на Афганистан и вел переговоры кое с кем из тех самых людей, с которыми мы теперь сражаемся. Суровое напоминание о нашей ограниченной способности заглядывать в будущее и предвидеть непреднамеренные последствия наших действий. Именно оно заставляло меня проявлять максимум осторожности, когда речь заходила о военных операциях в новых регионах.Нас встретил капитан Скотт Хорриган, командир базы Тиллман, организовавший для меня своего рода экскурсию. Его бойцов поддерживали примерно 100 афганских солдат – таков был гарнизон укрепленного форпоста в горах, названного в честь капрала Патрика Дэниела Тиллмана, профессионального футболиста, который был призван в армию и трагически погиб в Афганистане от «дружеского огня» в 2004 году. Пешая экскурсия по снегу, камням и грязи лишний раз вынудила меня посочувствовать нашим молодым парням, затерянным в этой глуши, вдали от всех соблазнов современного общества. Капитан Хорриган руководил дорожным строительством, договаривался с местными племенными советами, обучал афганских солдат и воевал с талибами. Его база минимум раз в неделю подвергалась ракетно-минометному обстрелу. От перечня его обязанностей и от того делового тона, каким он их описал, у меня перехватило дыхание. Мне подумалось, что ответственность, возложенная на этого молодого капитана, власть и независимость, которыми он обладал, существенно затруднят для него возвращение к повседневной гарнизонной жизни в мирное время, не говоря уже о возвращении на «гражданку». Больше, чем любой брифинг в штабе, скромная компетентность, деловитость и сноровка, мужество, которые демонстрировали сам капитан, его первый сержант и его солдаты, убедили меня, что мы непременно победим, если изыщем верную стратегию и соответствующие ресурсы.
Драматическим контрастом посещению базы стала моя первая встреча с президентом Карзаем вечером того же дня – в президентском дворце в Кабуле. Своим положением и самой жизнью Карзай был обязан американской поддержке, при этом он оставался пуштуном до глубины души – и афганским националистом. Соответственно недоверие и неприязнь к англичанам, которые неудачно пытались «умиротворить» Афганистан в девятнадцатом веке, были в его ДНК. В последующие четыре с половиной года мы с ним встречались много раз, часто один на один, при каждом моем новом визите в Афганистан. Со временем мы стали вести друг с другом весьма откровенные разговоры. За несколько дней до моего первого визита его жена родила сына, и на следующих совещаниях я всегда спрашивал об этом мальчике, которым Карзай очень гордился. Иметь дело с Карзаем было невероятно сложно и требовало изрядного терпения, особенно если приходилось общаться с ним почти каждый день, но я быстро понял, насколько важно внимательно его слушать; увы, слишком многие американцы, в том числе все наши послы, сменившиеся в стране за мою бытность министром, делали это крайне редко. А ведь Карзай совершенно открыто высказывался о том, что его заботило. Задолго до того как такие проблемы, как жертвы среди гражданского населения, действия частных охранных подразделений, ночные рейды и использование собак в патрулировании, стали предметом малоприятных публичных споров между Карзаем и международной коалицией, президент Афганистана поднимал эти вопросы в частном порядке. Мы чересчур медленно улавливали эти сигналы и принимали меры. Карзай понимал, что коалиция ему действительно необходима, однако он остро реагировал на всякое действие, способное разгневать афганский народ, вызвать сомнения в насущной потребности присутствия иностранных войск в стране и выставить его самого в дурном свете в глазах соотечественников. «Конечно, у меня много недостатков, – сказал мне Карзай однажды, – но я знаю свой народ».