Долг оплачен

Я уже выжимала целых девяносто километров в час, но меня всё равно обгоняли, и мне почему-то это не нравилось. Всегда хочется быть победительницей, хотя никаких соревнований нет, по сути. Если только на тот свет первой доберусь с такими лихими виражами.

— У меня была карта рек, думал срезать немного через ручей, — печально ответил Александр. — Катер наткнулся на корягу или камень и перевернулся. Хорошо, что выкинуло меня ближе к берегу.

— Хорошо, — согласилась я и на мгновение вернулась в тот момент, когда сильно испугалась за него. — Ба! Так в посёлок заезжаем?

Старушка не ответила. Александр вывернулся и посмотрел на заднее сидение.

— Милечка, останови машину, — холодным и строгим тоном попросил он. И это «Милечка» было ласковым, но в тоже время совершенно безжизненным.

Я показала поворот и медленно стала тормозить.

— Ба! Просыпайся! — остановила машину, отстегнула ремень безопасности. Я знала, что она не спит. Догадалась! Поэтому вылетела из машины и открыла заднюю дверь. Бабушка была бледна. С другой стороны на заднее сидение забрался Санчес. Он взял своей большой ладонью тонкое старческое запястье моей бабушки и прослушал пульс. А я смотрела на синие губы бабули и понимала, что «минус один». В очередной раз.

Помню, как шутил мамин лечащий врач: «Лучше утка и кроватка, чем крест и оградка». Тогда мама ещё не знала, что у неё рак, и смеялась от души. А я с ужасом смотрела на весельчака и не понимала, как с такими вещами можно шутить. С тех самых пор я считаю, что у медиков сердце гранитное и души нет.

Врач в поселковой больнице улыбался приветливо, хотя пациент мёртв. Весело так пообещал, что завтра можно похоронить, и отпустил шуточку, что там, на кладбище, тихо и коллектив спокойный. На Зареченском кладбище. Там, кстати, мой дедушка лежит, жену дождался. Только вот ценник меня напугал, и, ковыряясь в своём рюкзаке, я вся поникла. У меня с собой только на бензин и пару бич-пакетов.

— Не расстраивайся, — прошептал мне Санчес и увёл в сторону придурковатого лысого дядьку в белом халате. Во время разговора улыбка врача становилась шире, он часто кивал головой, во всём с Александром соглашаясь.

В больнице было холодно, мрачно и темно. Экономили электричество, а окна старинного здания были устроены так, что не везде хватало света. Пахло хлоркой и подгоревшим молоком. Бабушка лежала где-то в холодной комнате, с ней я попрощаюсь завтра. Орали санитарки, проходили больные старухи, внимательно рассматривая моего спутника. Александр уже разговаривал по предложенному ему телефону. Быстро говорил и тихо, что даже врач, навостривший уши, мало что понял. Затем на телефон прилетело сообщение, и медик пришёл в полный восторг. Я так поняла, деньги были присланы через его банковскую карточку.

— У меня наличные есть, — сказал врач.

— Хорошо, — кивнул сатир, и в этот момент его голос был серьёзным, с хрипом. Сразу видно, человеку не впервой договариваться. — Нам надо где-то переночевать.

— У нас, — тут же выпалил врач, боясь упустить очередную выгоду. — Есть отличная комната в левом крыле для гостей. Даже можно поужинать, я распоряжусь.

— Договорились, — удовлетворился Санчес.

— И по поводу похорон не беспокойтесь, всё входит в сумму, даже венок и цветы, — врач, пока Александр не передумал, махнул рукой. — Вера! Проводи людей в гостевую комнату!

Вера — полная бабища с чересчур ярким макияжем. Белый халат на её пышной фигуре уже не застёгивался на все пуговицы, только на одну под огромной грудью. Как бабочка в сто килограмм подлетела к представительному Александру. Да-да, в резиновых сапогах, охотничьих штанах и старом свитере он всё равно выглядел представительно, импозантно и сильно нравился женщинам всех возрастов. От меня восемнадцатилетней до Веры, которой лет сорок, если не пятьдесят.

— Милечка, — позвал меня Александр и протянул руку.

Вера внимательно меня рассмотрела. И вдруг широко улыбнулась ярко-накрашенными бесформенными губами. Наверняка она подумала, что я дочь или племянница, ведь уже приметила, что у сатира кольца на пальце нет. Повеселела женщина. Облом.

— Не называй меня так, — сказала я Александру.

— А как называть? — тихо спросил он.

— Эмилия, — строго велела я и за руку его не взяла.

— Эмили можно? — улыбнулся уголком губ, и я только сейчас увидела, что у него ямочки на щеках, а во внешних уголках глаз собираются задорные, хорошенькие морщинки, отчего он ещё больше становился похожим на сатира.

— Тогда будешь Санчес, — ответила я, но улыбка не получилась.

— Договорились, — кивнул Александр, тряхнув чёрной копной волос и насильно взял мою руку в свою.

Горячий мексиканский мужчина. Наверно, у них температура тела выше, чем у россиян. Рука его была очень горячей и большой, я в его ладони помещалась своими пальцами целиком.

Мы прошли в дальнюю часть здания, где среди кабинетов, действительно, была комната для гостей. Вера включила свет и оставила нас наедине. Взявшись за руки, мы стояли на пороге большой комнаты и смотрели на единственную двуспальную кровать.