Долг ведьмы

Вот и танцевал со всеми, только не с ней. Выслушивал всяческий бред, какие-то детдомовские сплетни, хвалебные оды самому себе. А когда скользнул взглядом по её тоненькой фигурке в свете новогодних огней, облачённой в белое платье в дурацкий розовый цветочек, подаренное Илоне одной из воспитательниц, его словно огненной стрелой прошибло. Глаза Мелкой смотрели в упор, осуждающе, обиженно. Девчонка старалась не плакать, кусала нижнюю губу и даже смешно вздёрнула подбородок. Данька улыбнулся ей, чтобы подбодрить, чтобы дать понять, мол, сейчас подойдёт и пригласит, и больше никогда не оставит в одиночестве, но опоздал.

– Крокодил пупырчатый! – крикнула она во всё горло и быстро, как только это позволяла больная нога, направилась к выходу из зала, наверняка, надеясь услышать окрик или шум, догоняющих шагов. Он же, хлопает по плечу Санька, и оба парня отправляются в мужской туалет, где за бачком унитаза спрятана бутылка портвейна. Дешёвое пойло бежит по горлу, горькое, противное, но для них – детдомовских пацанов, и это кажется роскошью…

Чужая аура отбрасывает меня резко, и я отскакиваю, как мячик, падаю на гальку, роняю блокнот и карандаш.

–Хотела пройти дальше? – спрашивает Данила, сурово сдвинув брови, возвышаясь надо мной. – Никогда не делай этого, даже если очень любопытно, иначе, останешься в чужом сознании и будешь блуждать, пока твоё физическое тело не умрёт от обезвоживания и голода.

Хватаюсь за протянутую ладонь куратора, поднимаюсь с земли.

– А ты остальным показывал то же, что и мне? – почему-то мне очень важно знать ответ.

– Разумеется, нет, – смеётся Данила, заправляя выбившуюся из хвоста прядь мне за ухо. И от этого простого жеста, от мимолётного прикосновения пальцев, от осознания того, что увиденное было разделено со мной и только со мной, по венам устремляются холодящие и одновременно обжигающие ментоловые шарики. Сегодня шкатулка моих воспоминаний пополнится ещё на одно сокровище.

Глава 14

Можете считать меня дикаркой, но ванна, полная душистой пены, восхищала, восхищает и будет восхищать, так как до появления на острове, такая роскошь в моей жизни отсутствовала. В детском доме была тёмная баня, совершенно баней не пахнущая, а насквозь провонявшая кислым молоком, топившаяся по-чёрному, узкая, с гнилыми, покрытыми противной слизью полами. В училище – душевая с десятью кабинками и грубо-оструганными деревянными лавками, а на съёмной квартире… Нет, ванна конечно была, вот только сидеть в ней вовсе не хотелось по причине постоянного холода и сырости в помещении. Но здесь же, я не упускала возможности понежиться в тёплой воде с запахом клубники, или апельсина, или ананаса. Вот и этим утром я, по обыкновению, валяюсь в клубах клубничной пены, мечтаю об очередной встрече с Молибденом, и празднике «Всех студентов», который должен состояться через три дня. Однако, не забывая поглядывать на часы. Наслаждение- наслаждением, а пары и наказания за прогулы никто не отменял.

Шум, доносящийся из коридора, заставляет вынырнуть из блаженного состояния истомы. Крики ужаса, всхлипывания, причитания, надрывный вой. Неприятно, тревожно. Почему-то, по утрам все звуки и запахи ощущаешь острее и воспринимаешь болезненнее. А по спине уже бежит холодная струйка пота, сердце царапает коготок дурного предчувствия.

Набрасываю халат, выглядываю в коридор. Студенты, несколько преподавателей и Крабич. Как ему удаётся появляться в нужный момент?

– Не трогайте меня! Уйдите! Я больше так не могу! – Света воет, вырываясь из рук, волокущих её куда-то инквизиторов. Абсолютно голая, с облепившими лицо, мокрыми волосами, она окидывает и нас, и коридор, и молча стоящего Крабича горящим лютой ненавистью, взглядом.

– Это ж какой идиоткой надо быть, чтобы кончать с жизнью в воде, – совершенно спокойно произносит какая-то смуглая брюнетка, обращаясь к рядом стоящей подружке. – Лучше бы повесилась.

– Они всё равно не дали бы, – отвечает другая девушка. – Ой блин! Что же с ней будет-то?!

И Регина, и Лидия, и все остальные смотрят заворожённо, испуганно. И я делаю шаг к бывшей однокурснице. Да, я чувствую, я знаю, что именно бывшей. Нас о попытке суицида предупреждали в день прибытия. Мне жаль бедную женщину. Жаль, несмотря на колкости и насмешки с её стороны, на побои в душевой, на участие во всеобщем бойкоте. И если сейчас не вмешаться, если не попросить за неё, со Светой сделают что-то очень нехорошее.

– Куда вы тащите Дорофееву? – спрашиваю Крабича. – Если она так поступила, значит, были причины. Не лучше ли разобраться в её проблеме?

В ответ молчание. Лишь шёпот студентов и истеричный, надрывный, проходящий лезвием по нервам, закладывающий уши, вой женщины. Изо рта вытекает слюна, ноги изо всех сил упираются в ковровое покрытие, тело изгибается, бьётся в неумолимых руках.

– Света, да объясни же им, что случилось! Не ори просто так! Возьми себя в руки! – кричу в бледное, перекошенное ужасом лицо.

– Не трогай её, – цедит сквозь зубы Олеся, пытаясь утянуть меня обратно в комнату. – Не связывайся.