Портниха, придумывая для меня наряд, долго рылась в разноцветном ворохе тканей, цокала языком, что-то бормотала себе под нос и наконец выдала:
– Ты хрупкая и нежная, светлая и непорочная.
Последнее слово было произнесено с некоторым удивлением, и я покраснела. Чёрт! Ну это здесь причём? Неужели моя женская неопытность и несостоятельность так сильно бросается в глаза?
– Уродство, знаете ли, никого не прельщает, – буркнула я, уже собираясь уходить. Да пошла она со своими тряпками к такой-то матери!
– Глупая! – прыснула портниха, не испытывая ни грамма смущения. – Это можно сделать твоей фишкой, если, конечно, ты хочешь привлечь своего принца. Итак, начнём!
Ведьма уселась за стол, придвинула к себе лист бумаги и принялась рисовать. Я же, как заворожённая смотрела на то, как голубая, с мягким отблеском ткань, шевелится, перекручивается, сгибается, разгибается, разделяется на половины, сходится вновь, постепенно превращаясь в готовое изделие.
Всеобщее состояние веселья захватывает меня сразу же, как мы с Олесей оказываемся во дворе. Разноцветные фонарики, всевозможных форм и размеров, летающие в воздухе, задорная музыка, сладости и напитки, мужчины в элегантных костюмах, женщины в ярких нарядах. Где-то в толпе веселящихся мелькнула Милана в в ярко- рыжем платье, словно объятая пламенем. В кругу преподавательниц что-то живо обсуждает Натабелла затянутая в спортивный костюм, правда не в чёрный, а в тёмно-фиолетовый, но тоже с блеском.
– Принарядилась, – фыркает Олеся, глядя в сторону физручки. Подставляет ладонь, на которую доверчиво усаживается светящаяся белка-фонарик. Несколько подобных зверушек мишек и зайчиков летает неподалёку. – И не надоело ей штаны таскать. Уж вся академия на её задницу налюбовалась, уже никому не интересно, а она всё продолжает телеса обтягивать.
– Интересно, а розовый костюмчик у неё есть, или жёлтый какой-нибудь? – смеюсь я, поддерживая подругу, а сама продолжаю искать взглядом Молибдена. В толпе преподавателей его нет, в толпе студентов нет тоже.
Мы с Олесей берём по рожку апельсинового мороженного, усаживаемся на лавочку возле фонтана, брызгающего во все стороны разноцветными струями.
– А бежать отсюда никто из первокурсников не пробовал? – задаю я вопрос, надеясь на положительный ответ. Со стыдом ловлю себя на том, что хочу услышать об охранных заклинаниях, магических ловушках и страшных псах, стерегущих выход за территорию.
Ох! Какое же вкусное это мороженное. Нежное, как крем, мягкое с кусочками освежающего, чуть кисловатого фрукта.
–Почему? Пробовали, конечно, – отвечает Олеся, вытаскивая из сумочки салфетку и протирая пальцы. – Их никто не искал даже. Хочешь – беги, если жизнь немила. Корхебельские джунгли это тебе не парк аттракционов в городе. Густые заросли, хищные цветы, змеи, москиты и дикие животные. Далеко ли ты уйдёшь?
– А ты пыталось? – звучит гораздо резче, чем я этого хочу. Всматриваюсь в лицо подруги, не обиделась ли? Не заподозрила ли в чём-то ? Но нет, Олеся так же безмятежна.
–Пыталась, – подруга снисходительно усмехается, протягивает мне салфетку, и я беру из её рук белый бумажный квадратик. – Когда мой парень понял, что не сдаст экзамены, мы решили убежать. Взяли у коменданта общаги умную лодку, выдрали из учебника «Истории возрождения магии» карту острова, набрали воды, еды и отправились в путь.
Олеся вытягивает из сумочки длинную сигарету, чиркает зажигалкой, затягивается горьковато- ванильным дымом.
– А потом передумали?
– Ага, передумали. Как попали под обстрел хищных цветочков, так тут же рванули обратно. Андрей так экзамены и не сдал, а вот я сдала.
Последняя фраза произносится зло, и я уже готовлюсь к тому, что подруга встанет и уйдёт, но Олеська продолжает курить. Затем, вскакивает, хватает меня за руку и тянет.
– Ты чего это? – не понимаю я.
– Ковры самолёты привезли! – кричит она, ускоряя шаг, и мне ничего не остаётся, как хромать следом за ней.
Почему-то, ковёр-самолёт представляется мне чем-то маленьким и невзрачным, как те коврики, что вешаются в квартирах на стену для звукоизоляции. Пыль, проплешины, невнятный рисунок. Однако, когда я вижу произведение магического искусства, моё мнение резко меняется. Сразу же возникает желание провести ладонью по светящемуся ворсу, утонуть в нём пальцами. Погладить, машущую хвостом рыжую кошку, поймать разноцветную бабочку, трепещущую крылышками, растянуться на поляне, усыпанной пушистыми жёлтыми одуванчиками.
– Рассаживаемся, друзья! – тараторит худощавая ткачиха с тяжёлой длинной косой, достающей до самых ягодиц. – Только обувь снимайте! В пыльных тапках не пущу.
– Лу! И ты здесь! – визжит подруга, бросаясь на шею девчонки с косой. И в этом визге я чувствую столько искренности, столько неподдельной радости, что становится обидно. Мне никто и никогда так не радовался, даже сестра. Да и не было у меня ни подружек, с которыми можно посплетничать, поплакать и посмеяться, ни парня. Всю свою жизнь я посвящала Полине, и требовала от неё того же.