Долг жизни

«До какой же безысходности нужно дойти, — думает она, зажмурившись, — чтобы посылать пилотов-самоубийц? — Как иначе можно назвать пикирующие на поверхность планеты СИД-истребители, сами ставшие оружием? — Ублюдки».

Трейсин ощущает во рту вкус земли и крови. Она понятия не имеет, сколько СИДов взорвалось и как долго это продолжалось. Со стоном приподнявшись на подгибающихся руках, она видит в том месте, где солдаты только что входили на площадь, врезавшийся в землю СИД-перехватчик, охваченный потрескивающим пламенем. Вокруг валяются трупы. Живые, рыдая, бегут в укрытие или готовятся дать отпор войскам противника. Неподалеку, ошеломленно озираясь по сторонам, посреди побоища стоит Хадур. Одной руки у него нет — похоже, ее срезало вонзившимся в землю обломком истребителя.

Он машет оставшейся рукой Трейсин. До чего же странный жест.

Но даже за то короткое время, что она здесь провела, журналистка успела понять, что от раненого в подобной обстановке можно ждать чего угодно.

В руке Хадура болтается клык на кожистом шнурке.

«Лаг!»

Она поворачивается к оператору…

«Нет. Нет!»

Там, где только что стоял трандошанин, из земли торчит погнутая панель крыла одного из СИДов. Вскрикнув, Трейсин бросается к ней — если кто и способен пережить подобное, так это Лаг. Тело трандошанина — это стальная арматура, закованная в чешуйчатую броню. Однажды она видела, как он головой расколол пополам музыкальный автомат, потому что тот не захотел играть его любимую песню, и на шкуре оператора не осталось ни малейшего следа.

Но тут она видит руку, — его руку — безвольно лежащую на разбитых камнях. Теперь она замечает его лицо. Голова Лага наполовину раздавлена металлом. Трейсин подползает к нему на четвереньках, зовя по имени, но изо рта ее вырывается лишь неразборчивый хрип. Глаза Лага открыты, но пусты. Изо рта течет кровь. Он мертв.

Какое-то время Трейсин рыдает — она понятия не имеет, как долго, но к городу, подобно вору, уже подбирается ночь. Кто-то подходит к ней и о чем-то спрашивает, но журналистка взмахом руки гонит их прочь.

Наконец она встает, постепенно осознавая холодную реальность, а затем делает то, что умеет лучше всего, — поднимает дроида-камеру, несколько раз стучит по нему, пока тот не начинает работать, и возвращается к телу Лага.

Присев, она включает камеру и говорит в нее, изо всех сил пытаясь сдержать слезы:

— С вами Трейсин Кейн, репортер Голосети при Тридцать первом отряде Новой Республики. Я хотела бы рассказать вам о моем друге. О друге, которого только что отняла у меня Империя.

Глава двадцать четвертая

«Каземат Эшмида» перестает функционировать.

Все его камеры, все его соединения разом отключаются. Энергия больше не поступает. Тюрьма освобождена.

Адмирал Ракс улыбается.

Пора.

* * *

— У тебя ребра сломаны, — говорит Джес.

— Я поправлюсь? — с трудом дыша, спрашивает Норра.

— В конечном счете — да. Непохоже, что легкое пробито — хотя не сомневаюсь, что ты сейчас уверена в обратном. — Джес дарит напарнице одну из своих редких улыбок. — Я сто раз была в подобных передрягах, Уэксли. Выкарабкаешься.

Во тьме покинутого «Каземата Эшмида» повсюду вспыхивают огни карманных фонарей. Команда по очереди освобождает пленников из их камер. Их в буквальном смысле десятки, может, даже больше сотни. Многие в форме Альянса повстанцев — офицеры, пилоты и доктора, угодившие сюда еще до уничтожения второй «Звезды Смерти». Некоторые очутились тут еще до того, как татуинский фермер взорвал первую.

Мимо, шаркая и пошатываясь, шагают ошеломленные фигуры. Всем дано одно и то же указание — выйти наружу и ждать. И ни в коем случае не разбредаться — кто знает, что может подстерегать в жутких лесах Кашиика?

Норра морщится и со стоном пытается встать.

— Сядь, — говорит Джес.

— Ты не врач. Я хочу помочь.

— Ты поможешь, если сядешь.

— А ты осталась бы сидеть?

В полутьме она видит, как Джес пожимает плечами.

— Нет.

— Вот и я тоже. Так что помоги мне наконец подняться.

Охотница за головами выполняет просьбу.

Их окружают тени мертвых дроидов. Как только отключилась энергия, все они обмякли и с лязгом повалились на пол, словно окарийские марионетки с перерезанными нитями.

— Синджира и Джома уже нашли? — спрашивает Норра.

— Джом снаружи, собирает народ. Синджира пока еще не…

Откуда-то из темноты доносится хорошо знакомый голос — хриплый, но отчетливый:

— Бррр… привкус во рту — как будто сдохших батареек нализался. Кто-нибудь, вытащите меня!

«Синджир».

Джес исчезает во мраке и возвращается уже с бывшим имперцем. В свете ее фонарика Синджир выглядит так, будто только что очнулся после недельного запоя — волосы всклокочены, под покрасневшими глазами темные синяки. Он облизывает пересохшие губы и недовольно морщится.

— О, Норра, — кивает он. — Давно не виделись. Тоже угодила в одну из этих… капсул?

— Да. Ну… почти.

— Вообще не отдохнул, так что никому их не порекомендую. — Синджир наклоняется к Джес с Норрой и, понизив голос, спрашивает: — Не найдется ли у достопочтимых гражданок Новой Республики бутылочки виски? Кружечки корвы? Что-то у меня в глотке пересохло.