Он и его команда всего лишь тестировали только что установленный конвертер. С какой-то деталью могли возникнуть проблемы, но огромный комплекс централизованных управляющих элементов, представлявший собой регулятор двигателя, должен был быть саморегулируемым, безопасным в использовании и…
Сирена заухала громче.
Гуммус-лугиль почувствовал, как взмокло все тело. Да, поступление топлива прекратилось, но реакция продолжалась. Никаких полей гашения! За обшивкой пылали огни самого ада. Они будут гореть еще несколько часов, и за это время на судне не останется ни одного живого человека.
Мгновение он просто висел, испытывая чувство бесконечного падения в невесомости, слушая шум, глядя на злобные красные огни. Если они покинут корабль на орбите, в ближайшее время радиационный фон останется высоким, и конвертер будет загублен. Его нужно слить немедленно!
За спиной сомкнулись экранированные переборки, стихло мерное жужжание вентиляционной системы. Роботизированные устройства мониторинга не позволят отраве слишком быстро распространиться по всему судну. По крайней мере, они еще работали. Но им было плевать на него, а радиация разъедала его плоть.
Стиснув зубы, он принялся за работу. Руководство действия по устранению аварий по-прежнему выглядело разумно.
– Гуммус-лугиль – мостику, – произнес он в ларингофон. – Я собираюсь слить эту чертову штуковину. Соответственно, внешняя оболочка будет «горячей» на протяжении нескольких часов. Снаружи кто-то есть?
– Нет. – Голос бригадира был тихим и испуганным. – Мы все находимся у спасательных шлюзов. Вы не думаете, что нам следует покинуть корабль и дать ему выгореть?
– И уничтожить двигатель за миллиарды соларов? Нет, спасибо! Стойте, где стоите, и вам ничего не грозит.
Несмотря на ситуацию, инженер фыркнул. И принялся вращать главное сливное колесо, упершись ногами, чтобы не дать собственному телу вращаться в противоположном направлении.
Все вспомогательные приспособления были механическими и гидравлическими – хвала разработчикам, ведь электроника обезумела. Гуммус-лугиль крякнул, напрягая мускулы. В борту распахнулись отверстия. Потоки раскаленных до предела газов хлынули в пустоту: яркая вспышка во мраке – и больше ничего, что мог бы различить человеческий глаз.
Постепенно красные огни пожелтели, уханье сирены стало тише. Уровень радиации в машинном отделении уже снижался. Гуммус-лугиль решил, что не получил опасной дозы, хотя врачи, вероятно, на пару месяцев отстранят его от работы.
Он выплыл через специальный аварийный выход; в находившейся за ним камере снял одежду и отдал роботу. Дальше следовали три помещения для дезактивации; лишь через полчаса счетчик Гейгера счел его пригодным для человеческого общества. Он надел комбинезон, который вручил ему очередной робот, и направился на мостик.
Когда он появился, бригадир едва заметно отпрянул.
– Ну ладно, – насмешливо сказал Гуммус-лугиль, – знаю, я еще немного радиоактивный. Мне нужно расхаживать с колокольчиком и кричать: «Нечистый! Нечистый!» Но сейчас я хочу связаться с Землей.
– А… о, да, да. Конечно. – Бригадир торопливо проплыл к переговорному устройству. – С кем именно?
– Штаб-квартира Института Лагранжа.
– Что… пошло не так? Вы знаете?
– Все. Случайно так не бывает. И если бы я не оказался единственным человеком на борту в компании слизняков, корабль был бы брошен, а конвертер загублен.
– Вы же не хотите сказать…
Гуммус-лугиль выставил пальцы и принялся загибать по одному.
– С-А-Б-О-Т-А-Ж. Получается саботаж. И я доберусь до мерзавца, который это устроил, и повешу его на собственных кишках.
Когда раздался звонок, Джон Лоренцен смотрел в окно своего номера. Он находился на пятьдесят восьмом этаже, и отвесно падавшая вниз стена вызывала у него легкое головокружение. На Луне таких высоких зданий не строили.
Под ним, над ним, вокруг него раскинулись городские джунгли, изящные гибкомосты петляли между башнями; город пылал и горел огнями, уходя за пределы видимости, за горизонт. Белая, золотая, алая и ярко-синяя иллюминация была прерывистой – там и тут зияла чернота парков, в центре которых бил фонтан огня или светящейся воды, – однако огни тянулись на многие километры. Кито никогда не спал.
Близилась полночь, время отбытия множества ракет. Лоренцен хотел увидеть это зрелище; слава о нем гремела по всей Солнечной системе. Он заплатил двойную цену за номер с окнами на стену космопорта – не без угрызений совести, ведь расходы покрывал Институт Лагранжа, но все же заплатил. Детство на захолустной ферме на Аляске; долгие, трудные годы в университете, бедным студентом, перебивающимся благодаря стипендиям и работе ассистентом; затем годы в Лунной обсерватории – там не было ничего подобного. Он не жаловался на жизнь, но и не мог назвать ее особо захватывающей, и если ему предстояло отправиться в великую тьму за Солнцем, сперва он должен был увидеть полночный космопорт Кито. Другого шанса может не представиться.