Долгая дорога домой

— У них будет право войти в Париж под развевающимися знаменами, а это достаточно унизительно и без того, чтобы еще на это смотреть, — заметил он в разговоре с Розали за ужином. — Пятно на чести столицы!

И, считая вопрос закрытым, больше об этом не думал.

Элен заранее спрятала плащ, как было условлено, и, надев уличные ботинки, крадучись спустилась по лестнице в прихожую. Услышав, что горничная Арлетта накрывает завтрак в столовой, по коридору скользнула в сторону кухни. Берта трудилась у плиты, но когда Элен заглянула в дверную щель, кухарка как раз скрылась в кладовой, и девочка смогла перебежать кухню и выскочить наружу незамеченной. Жанно ждал у ворот, и Элен, быстро оглянувшись назад, подбежала к нему, и они вместе вылетели на улицу.

— Держи свой плащ! — бросил он шепотом и сунул ей темный узел. — Натяни капюшон и держись ко мне поближе.

Отвернув прочь от дома, чтобы не пришлось проходить под окнами, Жанно припустил быстрым шагом, а Элен побежала за ним, боясь потерять друга в путанице улочек.

— Это же не дорога к Елисейским Полям! — воскликнула она, догнав мальчишку и ухватив его за полу куртки.

— Сперва надо встретиться с товарищами. Идем. — Он нырнул в мощеный переулок, пробежал между домами, вынырнул на другой улице, чуть пошире, и после нескольких поворотов, в результате чего Элен перестала понимать, где она и откуда они пришли, ребята оказались возле высокого доходного дома, с точно такими же домами по соседству.

Жанно прошел под арку, оказавшуюся крытым переходом между двумя зданиями, и издал долгий пронзительный свист, повторив его дважды. Из темноты выглянуло бледное лицо со впалыми щекам и внимательными глазами.

— Жанно?

— Ага. Готовы?

— Кто это с тобой? — Голос прозвучал угрюмо и подозрительно.

— Элен. Она своя.

— Из твоего дома, что ли? — недоверчиво спросил незнакомец. — На черта ты ее притащил? Спятил, что ли?

— Хотела посмотреть парад. Говорю же, она своя.

В темноте кто-то фыркнул, и Элен вздрогнула, когда совсем рядом с ней раздался еще один голос:

— Ну, если ты так говоришь…

— Говорю! — яростно ответил Жанно и обернулся к Элен: — Это мои товарищи, Поль и Мартышка.

Элен всмотрелась в полумрак, пытаясь сопоставить лица с именами, и тот, которого Жанно назвал Мартышкой, нетерпеливо произнес:

— Тогда пошли. Твое — вот.

Он что-то протянул Жанно, а тот кивнул на Элен:

— Ей дай.

Элен почувствовала, как ей в руки суют мешок. Проверив его, она поняла, что в нем гнилые овощи.

— Спрячь, — велел Мартышка, и Элен сунула мешок под плащ.

— Пошли! — шепотом приказал Жанно, и вся четверка, выйдя из темного перехода, двинулась по грязным улицам и переулкам, потом вышла на улицы пошире и наконец — на Елисейские Поля.

Среди фланирующей публики четверо подростков не вызвали никаких комментариев, хотя, кажется, бойцов Французской национальной гвардии было больше, чем гражданских зрителей. Элен держалась поближе к Жанно и его приятелям, которые на дневном свету оказались обыкновенными уличными парнями, голодными и бледными, каким был и сам Жанно в тот, первый, день у ворот.

Четверка проталкивалась и протискивалась между рядами людей, пока наконец не выбралась вперед. Но ребятам все равно пришлось держаться за кордоном Национальной гвардии, отгораживающим мостовую. Элен, стоя между Жанно и каким-то высоким человеком, поняла, что чувствует незнакомый и неприятный запах. Она осторожно огляделась и с ужасом обнаружила, что этот запах, похоже, исходит от нее. Тут она вспомнила про мешок и крепче сжала его под плащом. Еще раз открыла его горловину и тут же зажала сильнее.

— На вот, — сказала она, обращаясь к Жанно. — Ты точнее меня бросишь.

Жанно усмехнулся.

— Наш огневой рубеж, — сказал он, и их четверка с радостным нетерпением стала ждать парада.

Жанно убивал время, иногда изымая из карманов зрителей то платок, то бумажник и складывая их в свои.

В основном парижане остались вне этого триумфального шествия, предпочитая игнорировать нанесенное им пруссаками бесчестие. Чаще всего они, как Эмиль Сен-Клер, проявляли высокомерное презрение к этому мероприятию, но среди тех, кто при осаде вытерпел больше других, кипела ярость от унижения, и Элен видела вокруг себя изможденные злобные лица, готовые глумиться над идущей парадом армией.

Элен ощутила в груди ком страха, когда увидела, как они ждут, и почувствовала, что через толпу сейчас не протолкаться. Что, если будут волнения, как тогда на площади Бастилии? Жанно ей об этом рассказывал, и это звучало волнующе и патриотично — раньше, но не сейчас, когда она оказалась в самой гуще событий и ее обуревал страх. Элен тревожно огляделась, гадая, сумеет ли пробиться прочь до того, как начнутся беспорядки, но страшно было потеряться или быть раздавленной толпой. Наверное, безопасней будет держаться рядом с Жанно, и она вцепилась в его куртку, чтобы не упустить.

— Уже недолго. Слышишь оркестр? — раздраженно бросил он, повернувшись к ней.