Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

Но днем, когда Григорий Иванович ушел на обед, а она осталась регистрировать письма, чтобы уйти пораньше домой, задумалась. Конечно, он совсем не то, что она могла бы желать для себя, но… если здраво рассуждать, да, он мужик мужиком, но и она теперь уже не Грета Гарбо. И терять годы, выжидая неизвестно чего, — глупо. Быть женой председателя исполкома, пусть и районного, это очень немало. Правда, у него есть жена — полуграмотная баба. Она — никто. Смешно и сравнивать: рыхлая, шумная, всегда неопрятно одетая — и Ирена. Конечно, надо думать, что она все-таки не настолько, наверное, дура и развестись ему так просто не даст, подымет скандал. Что ж, тогда придется уехать из Шабанино, и это, может, и к лучшему — уехать туда, где их не знают. В должности его не понизят — номенклатурный работник, а на новом месте все можно начать сначала. И первое, что надо будет сделать — привести Григория Ивановича в божеский вид, чтоб с ним не было стыдно и чтоб их неравенство не так уж бросалось в глаза. Лицо у него неинтеллигентное — тут ничего не поделаешь. Желтые, прокуренные зубы… брррр. Это тоже при нем останется, вряд ли тут какой дантист поможет. А вот одеться он мог бы поприличнее: не костюм, а мешок какой-то на нем, да еще с пузырями на коленях. А на какой помойке он отыскал свой галстук? Мятый, в пятнах… Воротнички серые… Его жена только о своем огороде думает. Недаром что-то такое слышала, будто она приторговывает на рынке. Не сама, понятно, через подставных лиц. Похоже, что это правда. Надо будет поговорить с Ракитиной. Потом спросить эту… гардеробщицу, первую сплетницу в исполкоме. Даже если та и не знает ничего, быстро разнесет слух. Тогда, конечно, с разводом будет легче: жена ответственного работника — спекулянтка. Это не шуточки. Да его еще попросят о разводе, не то что препятствовать будут.

В этот день Ирена постаралась не заходить к Григорию Ивановичу, догадываясь, что он как раз хочет ее видеть. Под конец рабочего дня, когда он сам вызвал ее, она, слушая его указания, без особой на то нужды стала прибирать у него на столе — передвинула чернильницу, сложила ровной стопкой бумаги и папки. Руки ее плавно двигались над столом. Конечно же, Григорий Иванович не оставил их без внимания, взгляд его прикованно блуждал за ними. Ирена гордилась своими руками и занималась ими не меньше, чем лицом: кожа на них была нежно-белая, гладкая, ногти красиво подстрижены.

Они говорили о делах, но Ирена чувствовала его напряжение. Сама она вела себя как обычно. Лишь голос чуть вибрировал — этакий легкий клекот.

Но подумать только! Если бы не война, никогда бы она и не взглянула на такого замухрышистого мужичонку. Виктор, конечно, был далеко не красавец, но, хоть он и был нехорош лицом, зато как он умел держаться, с каким вкусом одевался, а тогда ведь тоже были трудные времена. В общем, видели бы друзья ее прошлых лет, до чего, вернее, до кого она докатилась. Самой тошно.

Хоть у нее и не было особых сил и желания приручать Григория Ивановича, не было особой веры, что у них все может быть серьезно, она все-таки, словно невзначай, нет-нет да задерживала на нем взгляд так, чтобы он успел перехватить его. И вроде бы немного волновалась, когда он, диктуя, как обычно склонялся над ней проверить текст.

Так прошло два дня. А на третий Григорий Иванович попросил ее задержаться после работы, «подправить доклад», как он сказал. Ирена знала, что поправлять там нечего, но как будто ни о чем не догадывалась: сказал начальник задержаться — задержится.

Сначала действительно говорили о делах, но когда стало ясно по наступившей тишине, что в исполкоме опустело и они остались одни, Григорий Иванович встал и, ни слова не говоря, вдруг часто и громко засопев, двинулся к ней. Слегка ошарашенная, Ирена поднялась. Он подошел вплотную и, все так же молча, ущипнул ее за грудь. Это было так неожиданно и больно, что Ирена взвизгнула, как девка на вечерке.

— Григорий Иванович, что вы, разве так можно? — возмущенно сказала она и отскочила в сторону.

Но он снова попер на нее, схватил мосластыми лапищами и стал мять, тискать ее грубо, до синяков, стараясь опрокинуть на стол. Самое страшное и удивительное во всем этом было то, что он ничего не говорил, со свистом вдыхал воздух и своим острым коленом больно бил ее по ногам, в пах.

Ирене удалось вырваться из его рук, и она, растрепанная, с расстегнутой на груди кофточкой, выскочила за дверь, бегом кинулась в туалет. Влетев туда, Ирена спохватилась, что там могла находиться гардеробщица, которая вечерами подрабатывала уборкой. В таком случае позора было бы не обобраться.