Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

Сейчас Зойка… то бишь Зоя Порфирьевна живет в Кирове, работает на одной из фабрик мастером, пользуется уважением. И вместе с ней живет и престарелая Александра Гавриловна, вынянчившая ее детей. А вот Шурка!.. Много лет назад после долгого молчания прислала она сестре хвастливое письмо, и даже не письмо, открытку, что выходит замуж за военного. Больше от нее не было ни слуху ни духу.

Вспоминаются зимние вечера в Барановщине. Зимние — потому, наверное, что летние до самого сна проходили вне избы — то с работы колхозной только возвращались, то огород пололи. А зимние — те долгие, темные.

В щель стены между бревнами вставлена длиннущая березовая лучина. Она потрескивает и горит очень ярко, освещая все углы нашего дома. Но ее часто надо менять, так как она быстро сгорает. От лучины в избе сладковатый дух, и хоть горит она почти бездымно, все-таки постепенно начинает першить в горле. Поэтому лучиной пользовались не часто — тогда, когда нужен был большой свет. И потому это было вроде праздника. После лучины наш обычный фитилек в пузырьке с льняным маслом казался особенно жалким, слабеньким. Углы избы сразу темнели, только светилась середина нашего стола, за которым сидели все мы. Лишь Александра Гавриловна располагалась около печки со своей прялкой, ловко вращая веретено. Поплевывая на пальцы, она вытягивала свою бесконечную нить. Мы же сидели за столом, делали уроки.

Нет, нехорошо я сказала о нашем фитильке. Он изо всех своих силенок старался дать нам свет. Виноват ли он, что силенок было мало? Благодаря его стараниям мы читали, учились, умнели. Писали между строк в старых книгах, заменявших нам тетради. Вот уж работы было нашим учителям проверять наши задания! Лишь для контрольных работ полагалось нам по чистому листу, их привозили по строгому счету из района.

Хозяйка прядет, о чем-то разговаривает с мамой. Мама бесконечно чинит нашу ветхую одежонку. Мы трое — брат, я и Зойка — готовим уроки. Шурка лежит на печи, не то дремлет, не то разглядывает нас сверху.

Братишка все почесывается, поеживается. Мама не выдерживает:

— Кончишь ты наконец чесаться?

Но он, на минуту перестав, азартно чешется снова.

— Ну-ка, сними рубашку! — требует мама.

Мама оглядывает его худенькое тело со следами расчесов, ничего не находит подозрительного. Тут она берет его рубашку, тоже начинает изучать. Но прежде чем она что-то успевает увидеть, я вдруг замечаю ползающих по ней насекомых. Вши!

Мгновенно соображаю, что об этом нельзя говорить. Быстро выхватив из рук рубашку, будто просто хочу сменить ее, иду в клеть, где стоит наш сундучок с бельем.

Приношу, даю брату чистую рубашку.

— Надень.

И тут Шурка подает с печи свой голос:

— Что, вошей нашли?

— Чего говоришь-то? — испуганно возражаю я, понимая, что хозяйка может нас теперь выгнать.

— А то я не видела, — злорадствует Шурка.

Я не знаю, что сказать, коли она видела. Но тут, к счастью, вступается хозяйка:

— Че болтаешь? Разглядела она вошей с печи, как же. Были бы воши, у нас у всех были бы.

И правда, чудеса да и только. Мы жили все вместе в одной комнате. А мама, я и брат спали на одной большой деревянной кровати. И вот поди ж ты — вши были только у него.

Теперь каждый день мама по утрам осматривала его, одевала все чистое. А приходил он из школы весь усыпанный вшами. К его приходу мама калила утюг, чтобы прогладить всю его одежду, тут же запаривала ее, а ему выдавала чистое. Ничего не помогало. Мама пошла в школу выяснить, с кем он сидит…

Из школы пришла расстроенная. Когда мы остались с ней одни, она рассказала мне, что Коля сидит с мальчиком, у которого отец на фронте, а мать умерла от аппендицита: вовремя не на чем было свезти в район на операцию, а когда повезли — было уже поздно. Мальчик живет с престарелой бабкой, дальней родней. Учительница обещала принять меры, сказала, что будет следить за мальчиком, возьмет над ним, так сказать, шефство.

Потом у нас у всех началась чесотка. Вот она уже не миновала никого. Она мучила нас всех и днем и ночью. Между пальцами рук все было исчесано до крови.

В амбулатории при больнице нам прописали какую-то мазь, но толку от нее не было.

Мама сходила к ветеринару и принесла от него зеленый, похожий на малахит кусок медного купороса.

Купорос развели в воде, и этой невинной на вид бледно-зеленой жидкостью мама смазала наши ободранные в кровь руки.

Боль была дикая, мы прыгали до потолка, благо потолки в избах невысокие. Но зато от чесотки мы вскоре вылечились. Она не раз возвращалась к нам за эти годы, но мы-то уже знали, как с ней бороться, и стоило на руках появиться водянистым чесучим пузырькам, как мама тут же принималась за лечение.

Недавно, вспоминая пережитое, я при своих дочках рассказала о чесотке.

— Это что, вроде аллергии? — спросила одна из них. Новое время — новые болезни.