Я привез Эльзу, ей понравилось. Дом я купил за 44 тысячи рублей у Ивана Ильича Бондаренко. Возникли проблемы с земельным участком. Дом – мой, а земля, оказывается, совхозная. Это значит, что в любую минуту мне могут сказать: «Убирайся куда хочешь!» К тому же второй дом не был правильно оформлен и не внесен в домовую книгу. С помощью директора совхоза «Саки» Кубрака в течение месяца все вопросы решил и наконец прописался. Сына Энвера прописывать ко мне отказывались. В то время по существовавшему законодательству родителей к детям прописывали, а детей к родителям – нет! Пришлось делать к дому пристройку. Все это продолжалось три месяца. Без прописки нельзя было устроиться на работу, получить пенсию, пособия…
В Михайловку из Сак ходил автобус. Конечная остановка в 50 метрах от нас. Автобусы ходили часто, каждые 30 минут. Цена билета – 5 копеек.
Цены на базаре были низкие: картофель – 12 копеек, мясо было, но обилия продуктов не было. Риса, гречки, пшена в продаже не было, но я, как ветеран войны, стал все это получать по райисполкомовскому списку.
После того как пришел из Ташкента контейнер, жить стало легче. К тому же из Ташкента мы привезли батареи водяного отопления и трубы. В Симферополе купили котел для водяного отопления, бак для солярки. На кухне установили плиту, которая работала от баллона. Плиту привезли из Ташкента. В Крыму все это было немыслимый дефицит.
Энвер стал работать водителем в автобусном парке. Заработок был хороший. Мы завели кур, кроликов, семь баранов, двух бугаев. Казалось, что жизнь наладилась, но начались проблемы с подачей электричества, перестал ходить автобус. Мы вновь нацелились на переезд в Саки. Нашли полдома на улице Девяти Героев. Платить уже пришлось в долларах – 3,5 тысячи. Помимо дома в Михайловке пришлось продать и автомобиль с прицепом. Три месяца делали ремонт, и суммарно дом обошелся нам в 5 тысяч. В это время Эльзу положили в больницу, и, когда ее выписали, мы привезли ее уже в Саки. Ей очень понравилось. Рядом был базар, центр, везде тротуары. Можно обходиться без транспорта. Жизнь снова наладилась.
Я не привык сидеть дома сложа руки. Попробовал устроиться педагогом в Михайловскую школу, но не вышло. Подрабатывал фотографом на свадьбах и праздниках. Однажды, когда на празднике фотографировал музыкальный ансамбль с музыкантами и артистками, они пригласили меня в РДК. Мне дали помещение для работы фотокружка, оформили на полставки. Успел выпустить три группы. Потом финансирование прекратилось. Уволили меня, уволили музыкантов…
Послесловие
В 1970 году тема крымских партизан впервые вошла в мою жизнь. В ту пору я только что вернулся со срочной службы, женился, родилась дочь, заочно поступил в институт. Проблем хватало, но, работая в окружении старых водителей, я невольно стал обрастать информацией о работниках автопарка, которые погибли на войне. Кто-то на фронте, кто-то в партизанах. Именно тогда я впервые услышал о последнем довоенном директоре «Союзтранса» – автобусного парка той поры – Поскребове.
Уже сам факт, что этот человек встретил на этом посту войну, выделял его в моих глазах из числа прочих. Старые водители рассказывали мне, что Поскребов поработал в парке очень мало, но был «большой человек», впоследствии даже генерал-лейтенант, а жена его и сейчас «большая шишка» – начальник автотранспортного управления в Сочи.
В Крымском краеведческом музее, куда я с детства любил захаживать, на одном из стендов я вдруг увидел знакомую фамилию:
– Люди говорят! – сердито продолжил Кочетов. – Люди из любого предателя такого героя сделают, что потом позора не оберешься!
– Разве Подскребов предатель? – не на шутку перепугался я.
– Нет, конечно. Людей опрашивать нужно. Люди знают многое, но перепроверять надо обязательно, и документы еще никто не отменял, а то у нас что ни участник войны, так минимум Герой Советского Союза или полный кавалер. А тут, видишь ли, генерал, да еще лейтенант. Генерал-майор им даже мало!