— Всё не так просто, как тебе кажется, — наконец ответил он. — Ты не знаешь истории Анмая. Без него файа бы погибли, а мой народ никогда не появился бы на свет. Мы обязаны ему всем, но он… ушел от нас. Может быть, он вернется, я не знаю. Но интеллектроника ставит перед нами неразрешимые парадоксы. Благодаря ей личность уже не является неделимой. Что делать, когда одно существо живет множество раз? Исток у всех один, но память и судьба разные. Должны ли они все отвечать за совершенное их предком зло? Распространяется ли на них долг чести за совершенные им благодеяния? Я не знаю. Не знаю даже, кто бы мог ответить на такой вопрос. Так что не будем касаться прошлого. К сожалению, я знаю историю Вэру в Ленгурье — из твоей памяти, точнее, из памяти Элари. Любопытство — страшная вещь…
Сергей опустил голову в сильнейшем смятении чувств. Услышав о том, что Вайэрси прочел его память, он пришел в дикую ярость… и, в то же время, был рад, что не нужно ничего объяснять. Вдруг общение с Ньярлатом показалось ему детской забавой — тот был злобен, и, ослепленный злобой, глуп. Его терзали, он защищался — всё было просто. А вот если ты просто не можешь понять своих чувств к тому, с кем разговариваешь — что тогда? В самом деле?
— Мы должны знать, заслуживает ли помощи просящий о ней, — продолжил Вайэрси. — Хотя неведение тут может быть спасением. Когда погибла долина Лангпари, Анмай бросил тебя — но не только. Он бросил всех уцелевших — ради своего личного счастья. Если бы он пошел с вами, до Твердыни добралось бы больше файа. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом?
— Нет, — во внезапном приступе растерянности признался Сергей. — Элари это знал. Всегда.
— Анмай много знал, и многое умел. Страсть к ядерной энергии у него в крови. Если он дошел бы до Твердыни, она не пала бы так быстро — её погубила не авария реактора, а отсутствие вождя. Конечно, обычно мы не видим последствий наших поступков. Но Анмай знал… по крайней мере, должен был знать. Он мог спасти тысячи жизней — но предпочел им тоскливую безопасность. Разве это не заслуживает самых жестоких мучений?
Сергей смутился и не ответил. Вайэрси, в сущности, не сказал ничего нового — обо всем этом он уже думал длинными одинокими ночами.
— А теперь самое плохое, — голос Вайэрси звучал совершенно безжизненно. — Заслуживает ли Иситтала твоей любви? Она долго жила в Унхорге, который так не понравился Элари. Она сама говорила ему, что порой занималась там любовью сразу с несколькими юношами — потому, что одного ей было мало. Впрочем, ненасытное любострастие, происходящее от избытка жизненных сил — не такое уж большое преступление. Гораздо хуже другое. Она убила свой народ, когда приказала стрелять атомными снарядами по беженцам. Вот это поистине чудовищно и заслуживает настоящего ада.
— У нее не было выбора, — глухо ответил Сергей, глядя в землю. — Припасов не хватило бы на всех. Я знаю.
— В самом деле? — спросил Вайэрси и вдруг юноше захотелось убить его — за то, что он повторял вслух мучившие его мысли. — Разве тебе не приходило в голову, что война с сурами в любом случае сильно сократила бы население долины? Но если бы в ней было не сорок, а шестьдесят тысяч, файа бы отбились. Пусть им весной пришлось бы голодать, их народ выжил бы. Ты думаешь, Иситтала не понимала этого?
— Должна была понимать, — через силу ответил Сергей. — Но почему тогда?
— Она знала, что если впустит беженцев в долину, они просто захватят её. Пусть файа и отбились бы от сурами, но потом… я не знаю, пришлось бы им есть друг друга, но убивать — пришлось бы. В Лангпари взрослых было во много раз меньше, чем среди беженцев. Ты думаешь, они смогли бы сохранить власть? Кто бы стал слушать жену свергнутого правителя? А переоценить свои силы так легко… и она не без оснований считала, что и так отбилась бы. То, что Яршор смог заблокировать бункер — это действительно редчайшая случайность.
— Я не могу поверить, что она хотела только власти, — холодно ответил Сергей. — Элари её знал.