Вчера вечером он долго и бесцельно бродил по городу, пока не оказался здесь, привлечённый скоплением молодёжи. Он смутно помнил, как все жадно ели и пили в большом, ярко освещённом зале, охваченные мутным, лихорадочным возбуждением. Потом он вдруг оказался в маленькой и совсем тёмной комнате с какой-то девушкой. Они заперли дверь и полночи занимались любовью, забыв обо всём, кроме друг друга. Потом Элари забылся мёртвым сном, а поутру обнаружил себя нагишом на диване — с ободранной до крови спиной и такой ломотой во всех мышцах, словно ночь напролёт таскал камни. Его тело словно превратилось в сосуд из тонкого стекла, набитый ватой. Пришлось залезть под ледяной душ, и стоять под ним едва ли не полчаса, чтобы прийти в себя и вспомнить, как он здесь оказался, — и ещё полчаса он потратил, чтобы привести себя в относительно приличный вид. Элари не помнил, где в последний раз видел свои сандалии. Он нигде не мог найти новых, — и, если на то пошло, вообще никого. Замок вымер, все его многочисленные обитатели исчезли, словно сон, и он уже начал сомневаться, что они вообще были.
Наконец, он наткнулся на остатки вчерашнего пиршества и жадно набросился на них, не брезгуя и объедками — его терзал волчьий голод. Потом Айскин возобновил свои поиски — и, наконец, забрёл в радиостанцию. Один из приемников всё ещё был включен. Там, в одиночестве, присев на спинку кресла, он слушал невеселые сообщения о решающей битве Айтулари.
2.
— …Нам придали спецотряд "сил безопасности" — два взвода, всего человек восемьдесят с тремя гранатомётами и дюжиной джипов — восемь спаренных тяжелых пулеметов и четыре безоткатных орудия. Командовал ими капитан Плаун — тот самый, помнишь? Они поперли в атаку напролом, — думали, что сурами разбегуться от одного их вида. Те встретили их ёще на дороге и хорошо проредили ружейным огнем — подожгли пять джипов. Они попытались укрыться за насыпью, но сурами их там уже ждали. Половина госбезов легла сразу, остальные попёрли в штыки. Тут-то их всех и покрошили. Сурами дрались в рукопашной, как звери — у нас во взводе восемь человек убито, дюжина ранена… — оба офицера злобно посмотрели на Элари и тот счёл за благо идти дальше.
Казалось, в Лахоле не осталось никого, кроме солдат. Он охотно присоединился бы к ним — если бы ему дали оружие — но с ним никто не хотел говорить. Элари мог их понять — армия Председателя славилась тем (это говорили по радио), что могла в любой момент посадить всех своих бойцов на грузовики и доставить их в любое место. Сейчас же (ему удалось подслушать разговор ещё двух офицеров) двести сорок армейских грузовиков из трехсот уже оказались в Си-Круане — понятно, не с солдатами, а с их начальством, родней начальства и вещами начальства. Остальные были сожжены сурами. В столице уже не осталось исправных автомобилей — а без буксируемой ими артиллерии боевая мощь армии стала, по сути, равна нулю. Конечно, ещё оставалось личное оружие — самозарядные винтовки и гранаты, но не осталось самого главного — боевого духа. Из восьми тысяч бойцов, собравшихся в столице, триста уже были ранены, а ещё больше спятили и их пришлось запереть. Лишившаяся командиров армия не шла на помощь своим, ожидая неведомо чего. Немногие оставшиеся офицеры даже не пытались как-то заменить сбежавшего Председателя. Что же до бойцов — то многие из них спешили убраться из Лахолы, пока у них еще есть такая возможность. Элари не видел, чтобы кто-нибудь задерживал их, даже если они уходили, прихватив оружие. Если такое творилось в армейских частях, что говорить об ополчении? В сущности, сопротивляться могло не больше трёх процентов населения — и дело было даже не в отсутствии оружия, а в психологии. Вызванное вторжением оцепенение и шок через несколько часов сменились лихорадочным возбуждением, а оно — вялой обреченностью. Конечно, многие ещё ничего не знали о положении дел, но большинство уже осознало тщетность защитных усилий. И они стали думать — а стоит ли защита столицы их драгоценной единственной жизни? Элари думал, что стоит — но что он мог сделать в одиночку? Другие, наверное, думали так же. И в результате…
Его размышления прервал глухой рёв, похожий на рёв воды или пожара. На него частным треском накладывались выстрелы. Все вокруг бросились бежать, словно стадо испуганных оленей. Юноша растерянно застыл, потом побежал тоже. Он понял, что означает этот рёв — сурами уже были в городе, бесчисленные полчища, миллионы, — и от них нет никакого спасения, кроме бегства. Но вот куда? Ведь Айтулари остался последним островом человечества во враждебном море сурами — кроме Жителей Пустыни, которые тоже не были людьми.
3.
Он не думал о том, куда бежать, и ноги сами вынесли его в знакомое место — к приюту и школе. Что ж, в качестве убежища она была ничем не хуже других мест.
Элари рванул дверь. Она была заперта, но он, не замечая этого, рванул её ещё раз, изо всех сил. Дверь с треском распахнулась и лишь тогда юноша понял, что сорвал замок. На миг он растерялся, представив, что ожидает его за такую проделку, потом бросился внутрь.