Долгая дорога в дюнах

Он долго и пристально смотрел ей в глаза, сокрушенно вздохнул:

— Ты об этом очень пожалеешь, но будет поздно.

— Господи, что это там?.. — засуетился Якоб.

Во дворе немецкие солдаты — усталые, хмурые, запыленные фронтовики — окружили готовую к отъезду подводу.

— Лошадь не моя, — объяснял лейтенанту Петерис. — Говорите с хозяином. Он там, в доме.

— Какие разговоры — русские в двух километрах, — раздраженно бросил лейтенант. — А у нас раненые. — И приказал солдатам: — Разгружайте!

Те расторопно принялись выполнять приказание. С телеги полетели ящики, мешки, чемоданы.

— Боже, что они делают?! — крикнул в ужасе Озолс, пробираясь к подводе. — Господин офицер, я староста этого поселка, и я тоже эвакуируюсь.

Волоча хромую ногу, он кинулся к солдатам, пытаясь преградить им дорогу. Но те молча оттолкнули его и продолжали свое дело.

— Рихард! — завопил старик. — Что же вы стоите?

Лосберг недовольно посмотрел на неугомонного тестя, секунду-другую подумал, направился к своей машине.

— Манфред, — с наигранным спокойствием начал он, — придется тебе в своем мундире сказать пару слов этому ретивому лейтенанту. Неудобно, все-таки тесть…

— В моем мундире? — холодно усмехнулся Манфред. — Этим психопатам из окопов? Нет уж, спасибо.

— Минуточку, — поднялся со своего сиденья Крейзис. — В таких делах надо с тонкой душой. Это я вам как юрист говорю.

Он хитро улыбнулся, пересчитал пальцем солдат, раскрыл один из чемоданов и, зажав что-то в кулаке, самоуверенно, слегка шатаясь, двинулся к подводе. Рихард удивленно смотрел ему вслед.

— Послушайте, лейтенант, — солидно начал Крейзис, — есть приемлемая основа для примирения сторон. Вы этому старику лошадь, я вам…

— Что? — изумленно обернулся к нему офицер.

Крейзис покровительственно осклабился, разжал кулак: на ладони лежали золотые кольца.

— Что это? — растерялся лейтенант — он, видимо, не верил своим глазам.

— Золото. Самой высшей пробы, — деловито объяснил Крейзис. И, заметив странно неподвижный взгляд немца, торопливо добавил. — Ну хорошо, сейчас принесу еще. Договорились?

Офицер наконец осмыслил предложение, проглотил комок и вдруг с ненавистью ударил Освальда в челюсть. Крейзис мешком отлетел в сторону, тут же проворно вскочил — из рассеченной губы потекла кровь. Золото валялось у его ног. Один из солдат не выдержал, нагнулся, взял одно из колец, внимательно разглядел, даже попробовал на зуб, презрительно усмехнулся:

— Фальшивка… Сволочь…

Лейтенант дрожащей рукой расстегнул кобуру. Его ненавидящий взгляд не предвещал ничего хорошего — Манфред невольно потянулся к автомату. Кровавая стычка, казалось, была неминуема. Но в это время где-то совсем рядом послышался рокот танковых моторов. Солдаты бросились врассыпную, Крейзиса какая-то невидимая сила швырнула в машину. Не стал искушать судьбу и Рихард. Один Озолс замешкался и обескураженно топтался на месте как же можно уехать, не попрощавшись с дочерью, без сундучка… Оттолкнув Рихарда, Манфред схватил руль и, рванув с места, перевалил автомобиль через канаву и погнал к лесу. Минуту спустя машина уже петляла между деревьями, подпрыгивая на корнях, едва не задевая стволы, потом выскочила на узкую лесную дорожку.

— Куда же вы? А я?..

Озолс беспомощно оглянулся на Марту, заковылял было вслед за уехавшим зятем, но скоро понял тщетность своих намерений и безвольно остановился посреди дороги. Он не стыдился своего отчаяния, не вытирал слез, которые ручьями стекали по его небритому, грязному лицу.

— Будьте вы все прокляты! — беззвучно шептали его губы. — Будьте прокляты!

Барон фон Штальберг — холеное, породистое лицо, старопрусская выправка, дорожный костюм в английском вкусе — вошел в гостиную и с неудовольствием огляделся. В доме — этой чопорной цитадели прусского аристократизма — творилось черт знает что. Снятые со стен картины штабелями громоздились вперемешку с какими-то ящиками, корзинами. Повсюду — на столах, на диванах — возвышались груды фарфора, хрусталя, пол был усыпан стружкой, обрывками бумаги, клоками ваты.

Но самое ужасное — это пленные девки. В своих грубых башмаках они толклись на узорчатом паркете, хватали грязными заскорузлыми руками тончайшие, прозрачные на просвет чашки с танцующими пастушками, причиняя барону почти физические страдания. В одинаковых серых куртках, с одинаково серыми, изможденными лицами, женщины были так странно похожи одна на другую, что среди них не сразу можно было признать Бируту.

Под присмотром сухопарой, жилистой экономки — настоящего фельдфебеля в юбке — женщины спешно упаковывали хозяйское добро. Складывали в ящики со стружкой обернутую в вату посуду, сворачивали и зашивали в чехлы гобелены. Брезгливо отворачиваясь, барон поспешно прошел через зал к выходу.

У подъезда, возле вместительного черного лимузина, дюжий шофер выстраивал чемоданы, рядом суетился, усаживая в авто баронессу, какой-то плюгавый человечишко во френче, напоминавшем не то мундир, не то ливрею.

— Брандис! — окликнул его Штальберг.