Долгая дорога в дюнах

По лесной дороге, подпрыгивая на колдобинах, мчался мотоцикл. Андрис Калниньш он был все в той же милицейской форме с двумя кубиками в петлицах — сидел за рулем. Второй милиционер, в коляске, заботливо прижимал к животу туго набитый портфель. Выехав из лесу, мотоцикл свернул к поселку и остановился у домика Банги.

— Подожди, я скоро, — слезая с седла, сказал Андрис, забрал у милиционера портфель, поднялся на крыльцо. — Гостей принимаете? — весело спросил он, входя в комнату Артура. — Здорово!

Артур и Фрицис Спуре поднялись из-за стола, на котором был разостлан план угодий поселка, поздоровались.

— Ну, как идет дело? Со скрипом?

— Сами знаете, — пожал плечами Артур. — У кого землю отрезаем — ругаются, кому даем — радуются. А в среднем, как говорится, температура нормальная.

— Только с Петерисом опять балаган получается. То земли ему мало, то земля не та, — улыбнулся Фрицис Спуре.

Калниньш лукаво подмигнул:

— Это его Эрна накручивает. Ох, и сквалыжная баба.

— Или Озолс, — подхватил Спуре. — Их сам черт не разберет.

— Черт-то не разберет, а вот вам придется разобраться. Чтоб не получилось так: вроде бы излишек земли у Озолса взяли, а он при нем и остался. И Петерис опять же из батраков по своей собственной глупости не вылезет. Где у вас список?

Артур протянул листок. Андрис пробежал его взглядом, удовлетворенно кивнул:

— Кажется, все по-хозяйски. Ладно, если у вас порядок, тогда получайте.

Он раскрыл портфель, вытряхнул на стол нескольку пачек денег. Это были новенькие советские купюры различного достоинства, червонцы — с портретом Ленина, с изображением герба СССР. Первые советские деньги в Латвии.

— Аванс твоим рыбакам. Сболтнул, что еду сюда, попросили отвезти. Распишись. Четырнадцать тысяч пятьсот двадцать рублей.

— По триста на нос? — быстро подсчитал Спуре. — Сколько же это будет в латах?

— Столько же и будет. И запиши себе — за зарплатой и авансом будешь приезжать шестого и двадцать первого числа каждого месяца.

Артур задумчиво разглядывал купюры с портретом Ленина.

— Союз Советских Социалистических Республик. Прямо не верится. Ведь это и мы тоже. В голове не укладывается.

— Ничего, уложится, — деловито сказал Спуре, отсчитывая пачку червонцев. — Распишись за первую зарплату.

— Ну я поехал, бывайте здоровы! — Калниньш закрыл портфель.

— Может, мне с вами в уезд махнуть, матери что-нибудь купить? — спросил Артур, засовывая деньги в карман старенького кителя, висевшего на спинке стула.

— Мне еще в два поселка. Если хочешь, на обратном пути заеду. А где мать, почему ее не видно?

— Сегодня же суббота. Она у отца на кладбище. Каждую субботу дотемна там сидит.

Артур пошел проводить Калниньша. Уже у мотоцикла Андрис негромко спросил:

— Слушай, как все-таки быть с Озолсом?

— А что?

— Да момент, понимаешь, тревожный. Ты же знаешь эту историю с нападением на отряд. Тех бандюг до сих пор не выловили. А где гарантия, что такие, как Озолс, останутся в стороне? Может быть, лучше его обезвредить?

— Не знаю, я бы его не трогал. Не пойман — не вор. И ни к чему нам лишние разговоры, будто новая власть сводит старые счеты.

— Смотри, председатель, тебе на месте виднее.

Подошел милиционер, приветственно тронул козырек фуражки:

— Оказывается, здесь капитаны рыбачат. — Он с уважением оглядел морской китель Артура.

— Да какие там капитаны… — смутился Банга. — Старье донашиваю.

— Дай срок, — усаживаясь на седле мотоцикла, подбодрил Калниньш. — Немного с делами раскрутимся и отправим тебя учиться. Еще увидишь мир с капитанского мостика, — Он ударил каблуком по стартеру, мотоцикл взревел и, оставляя за собой шлейф пыли, покатил по дороге.

Хотя час был не поздний, Озолс, намотавшись за день, собирался ко сну. Снял пиджак, аккуратно повесил на стул, стянул брюки, начал отстегивать на плече ремень, поддерживающий протез. В это время раздался негромкий стук в окно. И сразу зашлась лаем, загремела цепью собака. Озолс испуганно замер, торопливо выключил ночник, тревожно вслушиваясь в темноту. Стук повторился — на этот раз настойчивый и громкий. Торопливо, кое-как застегнув ремень, Якоб метнулся к окну и испугался еще больше: увидел за стеклом одутловатое лицо Аболтиньша.

— Выйди, — сдавленно прохрипел трактирщик.

— Зачем?

— Выйди, тебе говорят.

— Что тебе нужно?

— Сколько раз повторять!

— Да что тебе нужно?

Собака давилась лаем, злобно рычала, рвалась с цепи. За компанию начали подавать голоса псы с соседних дворов.

— Последний раз говорю… Выйдешь или нет?

— А я спрашиваю — чего надо?

— Ну ладно… — разъяренно процедил Аболтиньш и исчез в темноте.

Озолс плотно приник к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит во дворе. Лай за окном взметнулся до яростного вопля и неожиданно оборвался. Якоб рванулся к выходу, прихватив по дороге кочергу — первое, что ему попало под руку. Выскочив на крыльцо, он догадался, что кто-то возится у погреба с горючим, рванулся было туда, но споткнулся — у его ног лежал убитый пес.

В проеме сорванной с петель двери погреба Аболтиньш принимал канистры, которые ему подавали изнутри.